Но исповедь, успокоив душу, не ослабила боль в сердце. И только теперь, увидев Кимберли такой радостной и веселой, оказавшись, как под теплым дождем, под светом ее счастья Чарльз вдруг почувствовал как тает холодный ком неприятных воспоминаний... Он даже забыл о проигрыше Копернику! Более того, впервые Чарльз увидел свет надежды для живущих в этом сумасшедшем месте, в этой безумной Цитадели, надежды, что все они не просто разумные животные или чудовища... а может быть даже что-то большее, чем люди, которыми они когда-то были!
Это место стало последним шансом для многих. Оно позволило им начать заново. Их прошлое, их жизни, остались там, во внешнем мире, давай им шанс сотворить себе другое будущее здесь... лучшее будущее! Конечно, призраки прошлого могут вернуться... но они будут лишь остатками умершей жизни; жизни, которой больше нет.
И мысль о том, что и он, и она — крысы-морфы, лишь наполняла Чарльза большей радостью, потому что теперь он знал — Кимберли уже не выберет кого-нибудь другого, а только и исключительно его!
Наконец они увидели совершенно идиллическое место, на краю небольшого холма, с прекрасным видом на маленькую речку, почти ручеек вблизи и внешние стены Цитадели — вдали. Маттиас направил леди Кимберли к куче валунов возле самого края, помог усесться на один из них и сам сел рядом, осторожно приобняв.
Смеясь, они касались друг-друга пальцами болтающихся ног и сплетали хвосты, наблюдая как багряное солнце медленно опускается за пики Драконьих гор. Медленно плывущие облака розовели, купаясь в последних лучах уходящего светила, а Чарльз и Ким сидели и смотрели на киноварь, залившую небеса.
Когда солнце наконец село, Кимберли прижалась головой к груди Маттиаса, он опустил правую ладонь на её плечо, прижимая к себе, а левой лапой обхватил ее ладони...
Чарльз глубоко вздохнул, наслаждаясь мгновением.
В потемневших небесах одна за другой забрезжили звезды и фонарщик — юркий хорек-морф — промчался сначала по внешней стене Цитадели, потом спустился вниз, к дороге, а следом за ним разгоралась цепочка факелов.
Тем временем из-за Барьерных гор поднялась некоронованная царица ночи — луна. Бросила взгляд на влюбленных, на Цитадель, подсветила волшебными лучами фруктовые рощи и огороды, пустила по глади речушки мерцающую дорожку. Навстречу ей, от реки поднялась туманная дымка, затянула фермерские хозяйства, лес, холмы...
И все вокруг вдруг стало иным, преобразилось как по волшебству. Несокрушимые гранитные стены Цитадели окутались ажурной паутиной беломраморной облицовки. Фермерские хозяйства превратились в немыслимой красоты парк. Дорога, тянувшаяся от ворот, оделась мерцающей плиткой, а на месте смолистых, моргающих неверным светом факелов засияли висящие на ажурных кованых столбиках белые шары.
Мелкая речушка исчезла, на ее месте величаво и неспешно нес воды закованный в разноцветный мрамор канал, а лунная дорожка вдруг изогнулась, сверкнула расплавленным стеклом и обернулась хрустальным мостом-драконом, выгнувшим чешуйчатую спину над водой.
Куча булыжников, на которых сидели Маттиас и Кимберли, каким-то непостижимым волшебством превратилась в устремленные ввысь колонны изящной беседки, а склон холма — в спускающиеся к изгибу канала и хрустальному мосту ступени...
Кимберли провела лапой по камзолу Чарльза, любуясь отблесками света на мерцающей поверхности ткани. Она наблюдала, как далекий свет волшебных светильников отражается и преломляется темно-зеленым бархатом, рождая почти психоделические оттенки и цветосочетания.
А он заметил, как непроизвольно движутся её зубы, и тоже ощутил желание что-нибудь погрызть. Подумав, Чарльз вытащил палку Фила и предложил ей. Леди Кимберли коснулась палки одним пальцем и легонько оттолкнула прочь:
— Чарльз, она же особенная.
— Я знаю. Но моя леди, сейчас как раз особенный случай, так почему бы нам не разделить её? — Чарльз предложил палку снова, и на этот раз Кимберли несмело взяла свою половинку в лапы, и осторожно начала грызть.
Чарльз хмыкнул:
— Смелее. Она была сделана именно для этой цели. Ну же!
Кимберли заработала зубами энергичнее, Маттиас же взял другой конец палки и тоже начал грызть.
Свет луны мерцал в её глазах, и он потерялся в их чарующей красоте. Они оба грызли одну и ту же палку, их носы приближались друг к другу, все ближе и ближе и ближе...
Чарльз почувствовал ее восторг и удивление необычностью происходящего. Да, он дал ей возможность почувствовать её особенность, её исключительность, и его восторг.
Вскоре, удовлетворив естественное для грызуна желание грызть, леди Кимберли опустила палку и, аккуратно очистив зубы от застрявших щепочек, протерла усы-вибриссы платком. Маттиас сунул палку Фила обратно за пояс, и снова посмотрел ей в глаза. В прекрасные, затягивающие куда-то в неизведанные глубины глаза, сейчас смущенно опущенные. И ожидающие чего-то...
Что ж... Возможно, он сумеет сделать вечер еще немного лучше. Маттиас вынул из внутреннего кармана свиток:
— Я написал это вчера, думая только о тебе, — объяснил он, протягивая пергамент леди Кимберли.
— О, — она осторожно взяла свиток, но тут же протянула назад, — тогда, может быть, ты сначала прочитаешь его мне?
Чарльз глубоко вдохнул, его сердце билось так, что казалось — еще чуть-чуть, и оно разорвется:
— Мне не нужен свиток. Все строки те горят в моей душе огнем! Я их прочту, на звезды глядя, как с листа!..
...
И звездная корона венчала мир в эту ночь и облака застывали на небе, заслушавшись, и луна, яркая и полная охраняла их покой, в те минуты, когда Чарльз Маттиас предложил леди Кимберли свою лапу и сердце...
Перевод — Рэдгерра, Дремлющий.
Литературная обработка — Дремлющий.
[1] 136 килограмм
[2] Примерно 2,13 м
Особенное утро
Чарльз Маттиас
Год 705 AC, начало сентября
Проснуться на мягкой перине следующим утром было наслаждением. Кимберли сладко потянулась, не торопясь выбираться из-под пушистого одеяла. Так хорошо лежать в теплом, уютном гнездышке и вспоминать вчерашнюю встречу с Чарльзом...
Она не понимала, как это случилось, но при мысли о нем в груди возникало что-то такое теплое и пушистое, а сердце частило...
Он такой милый и заботливый...
Он такой нежный и обаятельный...
Он глядит на нее так...
Очень и очень интересные и даже немного двусмысленные мысли оказались прерваны прохладным ветерком, пробравшимся под тонкое одеяло. Цитадель Метамор, расположенная в узкой седловине, меж Барьерных и Драконьих хребтов, первая встречала осень и последняя провожала зиму, во всем Мидлендсе. И сейчас, хоть календарь и говорил о конце лета, но по утрам горы уже дышали холодом.
Кимберли вскочила с кровати и поскорее побежала — закрыть приоткрытое окно, а затем к камину. Вытряхнув из ведра растопку, она сложила ее аккуратной кучкой и, сунув туда трут, чиркнула огнивом. Сноп искорок упал на сухой клочок ткани и вот уже в черном провале заплясал маленький огонек. Ей часто приходилось разжигать огонь в камине — сначала для престарелого отца, потом для столь же немолодого мужа, так что огонек вскоре превратился в ровное, теплое пламя.
Немного согрев лапы, она уселась возле каминной решетки, обернув лапы хвостом — розовым, покрытым тонкой белой шерстью — и вздохнула... Как бы ни был приятен Чарльз, каким бы он ни был милым и заботливым, всё равно она оставалась крысой. Как можно любить крысу? Маттиас говорил о её красоте, о его симпатии... но она все равно считала себя отвратительной.