Вот столкнулся как-то Батурин с соседом своим, капитаном Полухиным. У того дружок-сокурсник по училищу в академию поступил, и Полухин решил доказать — тоже, мол, достоин. Что ж, престиж дело доброе, молодой человек без хорошего честолюбия — тряпка, от него много не жди. Но ведь во что ударился Полухин! Превратил батальон в штурмовой отряд, что ни контрольное занятие или проверка — сплошные натаски, словно у плохого абитуриента, пробивающегося в институт. Все планы побоку, лишь бы сегодня чем-нибудь блеснуть. И окажись в подчинении его молодой ротный командир старший лейтенант Шарунов-прямая противоположность комбату. По годам еще мальчишка, но обстоятелен, нетороплив и на беду — упрям. У него своя методика, по ней на месяцы вперед расписано, кто чему и к какому сроку научиться должен, систематически закрепляя опыт, да чему соседа научить. Начались у него трения с комбатом, а тот: «Отставить самодеятельность, делай, как я велю». Шарунов занервничал, людей задергал, сам задергался, и пошли у него сплошные перекосы. Значит, плох, рано выдвинули, убрать его с роты! Полухин так прямо и заявил командиру полка на совещании офицеров. У Батурина тогда сердце зашлось от возмущения. Что ж это выходит?! Коли мне человек не по нраву — берите его себе, мне же дайте готовенького, да чтоб в моем вкусе. И так легко, безоглядно ломать офицерскую судьбу молодому человеку, которому еще служить да служить! И ведь неглупому, честному, старательному человеку, чья вина только в том, что не сумел быстро перестроиться под начальника своего. Еще обиднее было Батурину, что кое-кому тут увиделась повышенная требовательность комбата Полухина. И тогда Батурин попросил слова, заявил: «У меня в батальоне открывается вакансия. Отдайте Шарунова. Мне кажется, он совсем не такой безответственный человек, как тут говорилось». Комполка в ответ: «Не возражаю. Завтра будет приказ».
Полухин долго потом косился, при случае подначивал: дед-то, мол, рационализаторов собирать начал, как бы не устроил в батальоне выставку вновь изобретенных велосипедов. Оно, сказать по чести, кое в чем перемудрил Шарунов, утяжелил свою методику, но было у него и здоровое зерно — так учить солдата, чтобы он шел от урока к уроку, словно от боя к бою, и каждый новый бой — потяжелее прежнего. Вместе подумали, заставили поломать головы и других командиров — вылущили то зерно, и пошла рота Шарунова вперед, уверенно пошла… Озером прозрачного света открылась поляна; по краям ее под деревьями, подняв шпаги антенн, настороженно затаились боевые машины пехоты. Подходя к штабному бронетранспортеру, Батурин почувствовал непорядок, огляделся. Курчавая струйка дыма из трубы кухни поднималась выше деревьев.
— Карягин! — окликнул повара.
Тот оторвался от походного стола, мешковато повернулся, замер.
— Кухню передвиньте ближе к сосне. Когда дым уходит в крону, он растекается без следочка. Пора знать азбуку маскировки.
— Запомню, товарищ подполковник.
«Хороший повар этот Карягин, с техникумом, но военная подготовка слабовата, а повар — тоже солдат. Не его вина, взяться бы мне за хозяйственников — их всего-то в батальоне раз, два и обчелся, — да руки не доходят. Стареешь, Батурин…»
Заместитель по политчасти прямо ворвался в командирскую палатку — загорелый до черноты, длинноногий, неусидчивый старший лейтенант. Глаза острые, по-разбойничьи озорные, и слова доклада посыпались нетерпеливо, весело, хотя говорил о том, что и где плохо.
— Как думаете, Степан Григорьевич, — спросил под конец, — где мне лучше побыть в наступлении?
— Вы-то сами как считаете?
— Думаю — в третьей роте. Во-первых, я туда после марша еще не добрался…
— А во-вторых, — подхватил Батурин, — судя по всему, это самый опасный наш фланг.
— Я понял вас, Степан Григорьевич. Одновременно улыбнулись, и Батурину приятно было их взаимное понимание. Еще в день знакомства он сказал замполиту: «Главную свою работу вы, конечно, знаете лучше меня, но вот чего не забывайте: вы — еще и мой заместитель. В бою может статься — в одну минуту ни командира, ни начальника штаба не останется, а ротные командиры далеко. Значит, командовать батальоном вам». Вот так же он ответил тогда: «Я понял вас». Понял он правильно. За отношение к командирской подготовке упрекать его не приходилось, и в отсутствие Батурина этот спортивный парень с батальоном управлялся. Не зря их там, видно, учили четыре года в высшем военно-политическом. «Я понял вас…» Он понял, что левый фланг ныне потому и опасен, что там новый ротный командир, он еще плохо знает и своих людей, и местные условия, к тому же он тугодум, с оглядочкой. Теперь-то комиссар ему топтаться не даст, да и за людей там возьмется… А ведь было, услышал от него Батурин и такое: «Не понял вас, товарищ подполковник». Это когда комбат попытался на учении взвалить на своего замполита хозяйственные дела, посадить при кухне. «Не понял вас, товарищ подполковник. Я сам знаю, что всем нашим словам цена грош, если солдат у нас на учении вовремя не накормлен, не устроен и не обогрет на привале. Ответственности за хозяйство я с себя не снимаю. Но место мое не на кухне, а в боевой машине и в боевой цепи»… Нет, не зря их четыре года учили в военно-политическом.