Смеющиеся студенты ушли, и Батурину стало тревожно. Может быть, потому, что Наташа ни разу не оглянулась. Не от этой ли тревоги он поторопился в первый же вечер: «Наташа, выходите за меня замуж», — это было сказано при возвращении из клуба, где они и станцевали-то всего разок. Ее отшатнувшееся плечо, удивленное восклицание, минута тишины, нарушаемой звуком осторожных шагов в темноте деревенской улицы, потом вопрос: «Вам что, не повезло с кем-нибудь, и вы спешите жениться от отчаяния, назло?» Батурин засмеялся, не обижаясь на ее слова: «До сих пор мне скорее везло»…
У крыльца просторного деревенского дома, выделенного под общежитие студентов, тлели огоньки папирос, тихо наигрывала ротная гармонь, приглушенно звучали молодые голоса. Среди них Батурин улавливал и знакомые — тянут парни до последней минуты, а потом помчатся со всех ног к отбою, только и останется времени сапоги обмахнуть от пыли — для старшины. Его появление поторопило бы иных ухажеров, но в тот час не хотелось Батурину лишать своих ребят лишней минуты радости. Начал прощаться, не доходя до крыльца.
«А я не сержусь на вас, — сказала Наташа. — Только вы пока не говорите об этом». — «Пока… Согласен до завтра. А послезавтра захотел бы, да не скажу — далеко буду». — «Так скоро! Говорили же, до конца вместе будем работать». — «Наташа, можно, я напишу вам?»… Ему не пришлось испытывать себя молчанием и одного дня: роту отозвали с работ ранним утром. Все догадывались, чем это вызвано. На востоке стало неспокойно.
Много лет потом Батурину не пришлось напоминать ей, что он военный, а значит, в любой час, посреди праздника или отпуска, семейного торжества или горя, его могут отозвать категорично, немедленно и надолго…
После нескольких месяцев переписки, при второй встрече, она спросила: «Как же мне быть? Я ведь заканчиваю сельскохозяйственный — неужто училась зря?» Он взял в ладони ее лицо, близко заглянул в серые растревоженные глаза: «Ты не зря училась. Войска стоят не в одних столицах и больших городах».
Профессиональный военный, он ставил свое дело превыше любого другого, но память крестьянского сына говорила ему, что профессия его жены — заглавная на земле. Немало удивил Батурин начальников и кадровиков, когда согласился пойти с должности ротного командира на нижестоящую, и только ради того, чтобы поменять большой город на маленький гарнизон вблизи железнодорожной станции, затерянной в сибирской лесостепи. Там они и начинали с молодой женой совместную жизнь и работу. Он — помощником начальника штаба батальона (была такая, не очень определенная для мирного времени и не слишком авторитетная должность), жена — агрономом в крупном совхозе, то есть такой фигурой в тех местах, с которой считались все, даже начальник гарнизона. Наташа оценила жертву мужа, даже переоценила. Батурина, привыкшего обходиться малым, обескураживала ее мелочная предупредительность; приходя со службы, он удивлялся, как она все успевает по дому при ее-то должности! Тем более что совхоз успехами не блистал. Помалкивал, однако, пока директор однажды не пожаловался ему: агроном мало бывает на полях, пропускает совещания, уходит от общественных дел, ссылаясь на домашние. Дома Батурин завел с женой осторожный разговор, но едва она поняла, куда клонит муж, поджала губы: «Значит, мои заботы тебе в тягость?» — «Наташа, ты взрослый человек и не надо передергивать. Я ведь солдат и сам умею многое — вот, скажем, пол помыть или даже борщ сварить — я это получше тебя сделаю…» — «Да я уж заметила: ты без меня вообще обойтись можешь». Батурин начал злиться. Что с ней? Откуда это в ней? — спрашивал себя, глядя на ее иконописно сжатые губы. Однако тона не изменил: «Наташа, вспомни, почему мы сюда приехали. Тебе это нужнее, чем мне, домохозяйкой ты могла оставаться где угодно, но потом ты всю жизнь упрекала бы меня и себя — я этого не хотел и не хочу, и я же вижу — тебе нравится твоя работа, нравится ведь!» Она неожиданно разревелась: «Из дому гонишь, жалеешь, что со мной сюда приехал, без меня можешь обойтись! Так я тебя избавлю от моих забот. Уеду. Насовсем!.. Знаю, чего хочешь. Чтобы я дни и ночи по полям моталась, а ты… Вижу, как Анька соседская возле тебя увивается, только ты к колодцу — она уж тут… Вон их сколько, безмужних молодок, в поселке…»
Батурин не узнавал жену, смотрел на ее подурневшее лицо с жалостью, к которой примешались досада и непроходящая злость.
Никогда и ничем, казалось ему, не подал он повода для подобных упреков. Может быть, следовало уйти на часок-другой, пусть остынет от своей необъяснимой истерики, но он был много старше жены — не годами, нет, но тем, что цену жизни постигал там, где рядом с человеком ежечасно ходит смерть. Жена это чувствовала, каждому слову его и жесту она придавала гораздо больше значения, чем, может быть, следовало. Вероятно, лишний раз пошутил при ней с той же Анькой или другой женщиной, сказал кому-то комплимент, а в голове Наташи зародилась и созрела нелепая мысль. Вот теперь хлопни дверью — решит, что он ее уже возненавидел; чего доброго, в одной кофтенке подхватится на станцию да и уедет. Он понял в тот день, какая нелегкая жизнь предстоит ему.