Что же ему делать, пока он будет ждать поезда? Снова, что ли, пройтись по адресам, как ходил тогда? Смешно. Он ведь был так близок к реваншу, к тому, чтобы его вспомнили. Нет, не из тщеславия, вернее, не из пустого тщеславия. Теперь-то он верил в себя как в тренера, верил в свою систему, которую выработал и выстрадал.
Он старался не думать об Алле, но все равно вспоминал. Он разъярял себя, вызывая в воображении облик ее матери, блеск в ее ледяных глазах, серых, блестящих, холодных глазах. Да, эта женщина умеет идти прямо к цели. Без колебаний, без сомнений. Ну что ж, она желает добра дочери. Не погубил бы только переезд Аллу. Она еще так не тверда, не стабильна в своих успехах. Так не закалена в борьбе. Жалко, жалко отдавать ее другому тренеру, как жаль художнику, когда погибает лучший эскиз, или изобретателю, если потеряются рабочие чертежи. И он снова погружался в свои мысли, как будто мял и месил глину. Что впереди? Как жить? Попадется ли еще такой талантливый ученик или ученица? Кто знает! Или так будет всегда: он, скромный, провинциальный тренер в клетчатой ковбойке, будет отдавать свою душу, а как забрезжит удача, ученика заберут в более верные руки? Но кто сказал, что его руки не верные?
Виктор вывернул ладони и долго смотрел на них, словно искал, сохранились ли линии, по которым ему когда-то цыганка нагадала большой успех в жизни.
— Виктор Сергеевич, мне пришла в голову идея — просить вашей руки и сердца, — вдруг сказала Анюта, свесившись с верхней полки.
Виктор, недоумевая, поднял на нее глаза.
— Я хочу просить вашей руки и сердца, — упрямо сказала она, но побледнела. — Вы хороший человек, и я сочту для себя честью, если вы примете мое предложение…
Виктор все так же недоумевающе смотрел на нее.
— Анюта, вы сошли с ума, — насилу выговорила Маргарита Ивановна. — Все имеет предел… Я вам запрещаю, наконец…
— Ах, оставьте! — Анюта спрыгнула вниз. — Оставьте… У меня нет времени на то, чтобы соблюсти правила приличия, мы приезжаем скоро…
— Да перестаньте же играть человеком, это бессовестно! — закричала Маргарита Ивановна.
Но Анюта сказала тихо:
— Я не играю. А впрочем… — Она вся потухла. — Извините меня, Виктор Сергеевич, я действительно слишком много себе позволила… — И опять не то играя, не то всерьез она прибавила: — Но дружбу, дружбу я могу вам предложить? А, Маргарита Ивановна, как вы считаете, с точки зрения приличия и морали могу я, кандидат наук, разведенная, несудимая, предложить дружбу транзитному пассажиру, встреченному в поезде город Н — Москва?
Она находилась в такой степени взволнованности, что Маргарита Ивановна испугалась. Забормотала:
— Не думала, что глоточек коньяку так на вас подействует, Анюта. Правда, коньяк бесит, я слышала про это.
— Ах, при чем здесь коньяк? — уже рассердилась Анюта. — Просто сказала правду. Но вы действительно извините меня, Виктор Сергеевич, за глупую шутку…
— Почему же «извините»? Я очень благодарен за ваше отношение, я… — Он взял Анюту за руку, притянул к себе ее ладонь и поцеловал. Потом точно так же поцеловал руку Маргарите Ивановне. — И вам большое спасибо. Как теперь говорят, большое мерси.
— Вам остается только сказать, — скривила рот сердитой ухмылкой Анюта, — что вы оценили мое остроумие.
— Я оценил вашу душу, — признался Виктор. — Я… — И выскочил в коридор.
— Ну, рада? Доигралась? — накинулась на Анюту Маргарита Ивановна.
— Рада.
— Дошутилась?
— Я не шутила, увы. Хотя мне и надо теперь делать вид, что я шутила.
— Но что ты в нем нашла? Совершенно необразованный человек.
Анюта молчала.
— Ладно, надо вздремнуть, — наконец с усилием выговорила она. — Вы, кажется, правы, я сошла с ума…
Опять залезла на свою полку и притихла, а когда стали подъезжать к Москве, спустилась с красными, заплаканными глазами. На Виктора не смотрела, стала снимать чемоданы, помогать Маргарите Ивановне собираться.
— Боже мой, я и предположить не могла, что ты такая дура, Анюта, такая баба! — сердилась Маргарита Ивановна, собирая свои разбросанные вещи и искоса поглядывая на Виктора, стоявшего в коридоре у окна. — Ну с чего ты так раскисла?
Но Анюта ответила утомленно:
— Вовсе я не дура. Если хотите знать, может, это был бы мой самый мудрый поступок в жизни — уцепиться вот за такого славного человека, народить, пока не окончательно поздно, кучу детей и жить не лукавя, не заигрывая с наукой, в которой, вы это сами отлично знаете, я все равно не скажу своего оригинального слова…