Про городки эти, вроде нашего. Про "процедуры", гипноз и гормоны в пище. Про то, что люди научились, подобно бесам, сводить с ума, непрестанно наводя недобрые помыслы и видения. Про технику, которая усиливает и делает почти необоримым действие их злой воли...
Мы с тобой, сестренка, почти все это уже попробовали на себе, а тогда... Многим не по себе стало, мне лично вспомнилось Аввакумовское: "Видим убо, яко зима хощет быти: сердце озябло, и ноги задрожали"...
Давно, чуть ли не с начала восьмидесятых, поговаривали в народе о злобных чудесах, что творятся за стенами секретных лабораторий. Но никто из нас там не был. Ни мы сами, ни паства в явном виде не испытывала на себе ничего сверх обычной - и извечной - брани с врагом нашего спасения. Примеры бесовских наездов - в житии любого святого. Все там есть. Наводящие жуть или обманно-прекрасные видения. Голоса, шумы, летающие предметы и удары из воздуха - то, что просвещенная публика величает полтергейстом. Навязчивые мысли и непреодолимые желания, которые исчезают без следа после более или менее продолжительной молитвы...
А иеромонах - тот, что вернулся - в большую силу в монастыре вошел. Раздобрел, перестал по углам прятаться, только глаза так и остались: пустыми, тусклыми, как у снулой рыбы. От игумена не отходил. Игумен-то от старости да от расстройства совсем занемог, а тот так исхитрился, что стал через некоторое время его правой рукой. Как вечер - все на откровение помыслов к своим старцам, а этот - в епископский корпус, к тем.
Дальше - больше, и вовсе говорить неохота. Плохо стало в монастыре: ушла благодать, одни стены остались. Я всех, кого знал, предупредил, чтоб не ездили к нам. Да что толку, если людям деваться некуда. Многие храмы вообще позакрывали, а в тех, что остались, "жучков" в каждом углу понатыкано. Я уж не говорю про священников, которые корысти или страха ради стали на тех работать - Бог им судья...
В общем - хоть в катакомбы уходи. Меня самого несколько раз в епископский корпус таскали: грозили, требовали, чтобы народ не мутил, не отваживал. Понял: еще немножко, и загремлю, сам не знаю куда.
Тут как раз подвернулась оказия - служить на приход в самую что ни на есть глушь. Испросил благословения у своего старца и отправился. Три года никто меня там не трогал, только зимой волки под окнами выли. Церковь - огромная кирпичная развалина: хоть и не закрывали ее, много лет без священника стояла, "искусствоведы" какие-то большую часть икон из иконостаса повыломали. Когда-то большое, богатое село было, а ныне - десяток дворов, и то из них половина - вроде как дачи: только летом изредка народ наезжает. Так и служил для семерых стариков и старух, да не жаловался, церковь в порядок приводил. Бабка одна бойкая нашлась - посылал ее с кружкой. В райцентр ездила, несколько раз даже до столиц добиралась. Потом как-то прознал народ. Стали летом дачники на машинах приезжать, молодежь знакомая наведывалась - жили по неделе, по две, а кто и все лето: помогали ремонтироваться.
Хорошие ребята были. Но уж коли среди двенадцати апостолов Иуда сыскался...
Приехали ко мне эти двое ранним-ранним летом. Парень и девушка, студенты. Назвали имена общих знакомых, попросили разрешения пожить подольше. "Мне не жалко, живите, сколько хотите. Дом большой, всем места хватит".
Ребята оказались толковые да работящие: она в огороде, он мне по строительству здорово помогал. Трапезничали вместе, по вечерам чай пили, беседовали. Веры я в них, правда, большой не заметил, хоть и сказали, что крещеные оба. Помогать - пожалуйста, а как служба - стоят, зевают, а то и вовсе убегут на речку купаться. Вразумлял я их поначалу, а потом отступился: Бог даст - сами со временем все поймут.
Месяц прошел - подходят ко мне вместе: радостные, смущенные, за руки держатся:
- Обвенчайте нас, отец Никита! Мы давно уже как муж и жена живем, да не хотим больше так - во грехе.