Чьи-то голоса - совсем рядом - спугнули очарование, заставили меня в испуге шарахнуться назад, к двери. Два голоса: глубокий, чуть хрипловатый баритон и дребезжащий старческий тенор. Первый мог принадлежать только одному человеку на свете: моему несчастному названому брату. Я позволила себе чуть расслабиться. Но откуда здесь старик? Все "выродки" старше пятидесяти живут за рекой на положении ссыльнопоселенцев: их уже не "лечат". Мосты на ночь перекрываются, лодки на запоре...
Не отдавая себе отчета, зачем я это делаю, спустилась с крыльца, скользнула в густую тень кустов у стены. Да, вот они, под деревьями, в профиль ко мне: громоздкая сутулая фигура Никиты, а рядом - старик... Высокий старик в монашеском одеянии, со струящимися из-под клобука сединами и длинной белоснежной бородой: будто звездный свет сгустился вокруг головы. Голоса обоих собеседников звучат теперь совсем рядом, но я почему-то не могу разобрать ни слова. Потом словно большая птица взмахнула крылами, заслоняя от меня силуэт братишки: старик воздел руки, а когда опустил их, моему изумленному взору предстали две фигуры в полных монашеских облачениях. Одна из них, большая, неуклюже поклонилась в землю, поднялась, и я услышала, как старик сказал:
- Идем.
И они пошли. По дорожке между спящими корпусами: старик впереди, Никита - следом, я - за ними, на некотором расстоянии. В первый миг мелькнула мысль: "Шпионить нехорошо", - но тут же откуда-то возникло твердое убеждение, что если и есть в мире нечто, способное повредить этим двоим, то уж во всяком случае, не моя слежка.
Миновали последний квартал и вышли в пойму ручья, текущего к реке среди густых зарослей крапивы и таволги. Я уже поняла, куда они идут. Дальше, за хлипким мосточком из жердей, эта тропа выбегает на заболоченный луг, вьется вверх по косогору и скрывается под кронами лип, стерегущих покой маленького заброшенного кладбища. За кладбищем, над рекой, на самом краю обрыва вздымает к небу покосившиеся кресты остов разоренного храма. Я бывала там: похабные надписи на стенах, грязь, тлен, мерзость запустения. Но в эту ночь выбитые окна светились живым, ласковым медовым светом, и показалось мне, или правда донеслось по туману далекое, но ясное и стройное церковное пение...
А старик вдруг замедлил шаг, обернулся, глядя сквозь темноту мне прямо в глаза:
- Чадо Ольга, ты чего там крадешься яко тать? Иди сюда!
Они остановились у моста, поджидая меня. Вокруг было темно, но я почему-то совершенно отчетливо видела их лица. Они улыбались, и мое сердце забилось радостно от того, что больше не надо пробираться тайком во тьме. Подошла. Они по очереди благословили меня: сначала - старец-монах, потом - впервые за время нашего знакомства - Никита. Или же, судя по наперсному кресту и данному мне благословению, отец Никита? Наконец-то?! Безумие больше не туманило его взор: глаза снова стали живыми и ясными. Таким я помнила названного брата в лучшие времена. Нет, таким вообще видела впервые.
- Ты тоже? С нами пойдешь? - гася улыбку, с непонятной тревогой Никита перевел взгляд с меня на своего старшего товарища.
Тот молчал, будто призадумался. Меня же вдруг охватил страх. Освещенные церковные окна на холме влекли и манили. Как давно я не была в храме! Но привычный, знакомый до черточки пейзаж вдруг странно и жутко переменился. Бездонным провалом пролегло впереди русло ручья, зловещий туман клубился над топью, а дальше - косогор вздыбился неприступною кручей, черные деревья обступили тропу, выжидающе протянули к ней хищные щупальца-ветви. В смятении я оглянулась назад, на мирно спящий во тьме городок: отсюда он казался таким родным, милым, уютным... Наваждение злой силы, как обычно воздвигнутое на пути к храму? Как обычно? Пожалуй, на этот раз все гораздо серьезнее. Недаром оба монаха молчат и ждут, опустив глаза. Мне было дозволено увязаться за ними, но для того ли, чтобы идти вместе до конца? Пройду ли я их путем, или благоразумнее вернуться?