В купе, напротив, мирно сидели старик со своей старухой, забив все купе тряпками, баулами и чемоданами. Все это богатство было распихано по всему купе, словно они нажитое за всю жизнь имущество решили за один раз перевести на новое место.
Оно, конечно, понятно, война-то какая, все сожжено да разрушено. Рыба ищет, где глубже, а человек где лучше.
Так вот, тяжеленные чемоданы лежали везде, внизу под столиком, под нижними полками и на верхней, третьей, полке тоже.
Через какое-то время подали паровоз, вагоны с грохотом дернулись и замерли в ожидании. Через минуту паровоз пронзительно и протяжно засвистел, возвестив о скором начале движения, на перроне началась суета, забегали пассажиры, паровоз поднатужился, вместе с громким и протяжным гудком, пронесшимся над привокзальной площадью, рванул, придавая тяговое усилие всему пассажирскому составу, который пытался сопротивляться.
Но паровоз, почувствовав нагрузку, добавлял мощь. Он поднатужился и дернулся, состав вслед за ним, лейтенанта же после резкого толчка по инерции опрокинуло с места, тут, как на грех, слетел тяжеленный чемодан, да на голову горемыке. — Ох, ах, — запричитали дед и бабка. Подскочили со своих мест, засуетились, подняли лейтенанта, усадив его на место, с трудом засунули упавший и наделавший столько шуму чемодан под нижнюю полку, поменяв местами с каким-то баулом.
Поезд мирно отстукивал колесами свою зарифмованную мелодию, а лейтенант тем временем не подавал признаков жизни.
Через некоторое время старче, почуяв неладное, молча переглянувшись со старухой, подсел поближе к молодому человеку, взял его руку и испугался:
«О Боже, холодная, пульса нет, что делать!»
Быстро поняв и оценив свою диспозицию, дед тихо, чтоб никто не услышал, прошептал на ушко старухе:
— Слышь, старая. Только тихо. Елы-палы, черт побери, — тихо выругался он. – Похоже, мы его того, — замолчал он, поглядывая по сторонам, пытаясь удостовериться, что их никто не подслушивает и убедившись, еще больше прищурил свои хитрые глазенки, продолжил.