Посередине просеки, на самой опушке вырисовывался овражек, приблизительно 40-50 см глубиной и метра четыре длиной. Остановившись, мы осмотрелись. Обратили особое внимание на все подходы к березовой роще, на сломанные ветки деревьев и мелколесье на той стороне.
Не заметив ничего подозрительного, мы с напарником заключили — все тихо и спокойно. Не слышно было крика встревоженных галок и ворон, не было заметно какого-либо движения, ничего не предвещало опасности и не вызвало в нас тревогу.
Немного поразмыслив и посоветовавшись меж собой, решили идти.
Спокойствие трехдневного перемирия и усталость, лишив осторожности и разума, погнала нас дальше, вперед через чертову залысину в лесу. Мы еще раз внимательно изучили лес на польской территории, и я как старший группы скомандовал:
— Ну что, пошли?!
— Пошли, — согласился мой напарник.
Мы быстрым шагом двинулись вперед. Не пройдя и десяти метров, услышали разрезавший тишину тихого дня звук выстрела снайперской винтовки. Мой товарищ пошатнулся и, как подкошенный, упал на землю.
Пуля разнесла ему часть черепа, он неуклюже упал на живот, широко раскинул руки, словно хотел обнять на прощание матушку-Землю. Искаженное болью его лицо застыло в смертельном оскале. Алая кровь быстро залила зеленую траву возле его головы. Я еще не понял что произошло, как вдруг услышал звук еще одного выстрела, который глухим эхом раскатился по опушке. «А вторая пуля, а вторая пуля, а вторая пуля, братцы, ранила меня», — промелькнули у меня в голове слова любимой песни.
Она, эта вторая пуля немецкого снайпера, нашла в моем лице свою вторую жертву. Разгоряченная, тяжелая, свинцовая пуля, пронзила меня и вошла — чуть ниже уха рядом с челюстью. Но мне, надо сказать, вновь повезло. Не задев ни гортань, ни голосовых связок, ни важные артерии, пуля прошла навылет у основания черепа с другой стороны и застряла в земле.
Тут он печально посмотрел на своих затаивших дыхание и ловящих каждое его слово ребятишек и показал оставшиеся с войны зарубцевавшиеся раны на своей шее.
— Да-а-а, — посмотрев на друзей, сказал Васька.
— Ничего себе! — пробурчал обескураженный Олег.
— А что было дальше? — нетерпеливо, желая услышать конец этой захватывающей истории, спросил Витька.
— А дальше было вот что… — хитро улыбнувшись, продолжил дядя Петя. — Я упал в овражек, лежу, а в толк взять не могу, где я, что я, кто это сделал, лежу неподвижно и размышляю. Нервная, толкающаяся боль заполнила все мое тело от головы до пят.
Вдруг еще один выстрел прогремел в тишине и заставил меня вздрогнуть. Снайпер метким выстрелом пробил предательски торчащий из-за бугорка термос с борщом. Красноватая горячая вкусно пахнущая жидкость выливалась на мою спину, я быстро скинул железный рюкзак и начал обдумывать свое положение.
«Так, значит, напарник убит, и мне он не помощник, это раз, если я только поднимусь, снайпер меня тут же добьет — это два, если ждать и лежать здесь до вечера, я истеку кровью и помру — это три. Ситуация безвыходная!!!»
Так я пролежал несколько минут, не зная, что же предпринять. Находясь в этой нелепой ситуации, мне хотелось плакать от обиды, досады и от сковавшей все тело боли. Ком подкатывал к горлу от жалости к себе.
Но тут мне вспомнились уловки, которыми пользовались герои довоенных фильмов, то ли про разведчиков, то ли про пограничников. Когда опытные во всех отношениях ребята в подобных ситуациях поднимали над укрытием шапку, каску, пилотку, отвлекая тем самым противника, и умело стреляли по нему с другого места.
А это выход! Молодец, мысленно похвалил я себя. Взял лежащую тут же в овражке ветку, насадил на нее пилотку, осторожно подполз к левой части естественного укрытия и закрепил в земле свою хитроумную конструкцию. А сам пополз к противоположной части и начал оттуда осторожно наблюдать. Вновь прозвучал выстрел, пуля угодила в потрепанную пилотку, образовав в ней шикарную дырку, потом еще и еще. Я заметил на дереве в 150 метрах от меня отблеск солнечного зайчика от оптического прицела, быстро перезарядив винтовку, прицелился в то пятно, где блеснуло светлое пятнышко. В этот момент я понимал, что у меня будет только одна попытка, один шанс, один выстрел, который может стать точкой водораздела между жизнью и смертью.
Осознав все, я сосредоточился только на этом, задержал дыхание и, уловив стук сердца, выстрелил.