А Сашка вот прямо сейчас здесь, на этой кухне, воспринимался как родной человек, хоть и обидевший когда-то очень сильно. Наверное, это память тела или что-то в этом роде. Ведь когда-то они были совсем даже не чужими. А после того, как внутри Олеси зародилась новая жизнь, пусть и оборвавшаяся безвременно, наверное, она никогда не сможет всерьез считать Сашку чужаком.
- Саш…
- Тихо, Алиска, не провоцируй…
Он притянул ее к себе ближе и, склонившись, намеренно подул на мочку уха. По шее и спине поползли приятные мурашки, и Олеся еле удержалась, чтобы подставить шею для поцелуя. Это значит, она его провоцирует, да? Вот наглец.
Сашка тем временем продолжал черное дело соблазнения, очевидно, за прошедшие годы он в этом поднаторел – его губы мягко коснулись Олесиной скулы, а затем перекинулись-таки на шею, которая всегда была наиболее чувствительным местом. Ведь помнит, подлец! Или не помнит, а просто действует по наитию. Олеся зажмурилась от удовольствия и почувствовала, как пальчики на ногах непроизвольно поджались.
Черт, еще не хватало сейчас застонать и выдать себя с головой!
Она попыталась мягко выпутаться из этих медвежьих объятий, но чем явственнее сопротивлялась, тем крепче была хватка. Его запах обволакивал со всех сторон, лишая способности и желания к сопротивлению.
Когда Сашкины губы внезапно обрушились на ее рот, грубо и жадно, Олеся испугалась – ей не хотелось вот так вот, по-быстрому, быть использованной на кухне в чужом доме. Сашкин напор ее пугал, но силы явно были неравны. Возбуждение резко куда-то пропало, губам было больно и, казалось, она сейчас задохнется. Она замолотила кулаками по широким плечам, пытаясь хоть как-то привести в себя Звягинцева, и слава небесам, ей это удалось.
- Ты что творишь, Звягинцев? С ума сошел?
Тяжело дыша, он уставился на нее полубезумным взглядом, и, прислонившись своим лбом к ее, глаза в глаза, заявил:
- Со мной может по-разному быть, Лиса. Когда-то я был нежным, но могу быть и грубым. Тебе придется привыкать к этому, рыжая.
- Тогда какой смысл был забирать меня от твоего дружка-психопата? В чем разница?
Звягинцев резко отстранился и зло уставился на Олесю.
- Разница в том, что из-под него тебя запросто могли в больницу увезти. Или закопать. А со мной жива останешься, разве что задница поболит немного.
Олеся даже задохнулась от возмущения.
- Да ты извращенец, Звягинцев.
- Еще какой! Это тебе не с престарелым папиком трахаться медленно и печально.
- Я не любительница жесткого секса.
- А ты попробуй. Может тебе понравится? А там, глядишь, и втянешься.
- Ненавижу тебя.
Олеся фыркнула, и, воспользовавшись моментом, вскочила с дивана и умчалась в ванную.
Там, взглянув на себя в зеркало, она ужаснулась – оттуда на нее смотрело лохматое чудовище с безумными глазами и алыми щеками. Включив холодную воду и ополоснув лицо, Олеся привела в порядок волосы, еще порядком не просохшие после душа.
Она ведь испугалась, да? Или это был не только страх? Помимо страха перед существенно изменившимся со времен юности Сашкой, Олеся чувствовала себя немного возбужденной. Возможно, это адреналин бродил по венам, заставляя ее ненавидеть саму себя. Ведь она хотела его там, в кухне, пока он не начал натурально терзать ее несчастные губы.
Олеся взглянула внимательнее – губы были опухшими и выглядели странно непривычно. По крайней мере синяков нет и на том спасибо.
Выдержит ли она Сашкин темперамент, не променяла ли она одного опасного хищника на другого?
Снова и снова она прокручивала в голове сложившуюся ситуацию, но не видела иного выхода. Ненавидела себя за это – то ли по глупости, то ли по несчастливому стечению обстоятельств попала в капкан, из которого невозможно выбраться без увечий. Будь она одна в этом мире, убежала бы куда глаза глядят в надежде, что ее никогда не найдут. Но теперь, когда жизнь родных и близких в опасности, что ей остается? Это уравнение имеет решение, только если исключить из него кого-либо из членов. Вариантов несколько: убить Димыча, самоубиться или остаться с Сашкой, подчиняясь его буйным сексуальным фантазиям. Ни на первое, ни на второе Олеся категорически неспособна, а это значит, что придется свою гордость засунуть в одно место (которому, кстати, грозит серьезная опасность) и притвориться послушной девочкой.