И, возможно, кто знает, вдруг ей действительно понравится?
17.1
Накануне Сашка ушел по-английски, не прощаясь, пока Олеся рефлексировала в ванной. Она даже была рада этому обстоятельству – все же морально она была не готова к отношениям в горизонтальной плоскости. И чем дальше удастся отодвинуть неизбежное, тем лучше.
И дело не только в том, что Сашка ее пугал. Скорее наоборот – он ее привлекал все же больше, чем пугал. И это было плохо.
Какой бы ни была нанесенная обида, как бы Звягинцев не обращался с ней сейчас, Олеся не сможет остаться к нему равнодушной. Возненавидеть – вполне вероятно, это мы с превеликим удовольствием. Но вот в чем загвоздка – ненависть столь же сильное чувство, что и настоящая любовь, расстаться с объектом своей ненависти бывает так же сложно и больно. От ненависти мы впадаем в такую же зависимость, как от любви. Убери из нашей жизни ненавистное существо – и она потеряет всякий смысл, станет пустой и блеклой. Единственный выход в таких обстоятельствах – безусловное прощение, и тогда свободны оба. Но многие ли способны на такое прощение? Олеся себя к таким светлым людям не относила, наоборот, считала себя очень злопамятной. Правда, никому никогда не мстила – не было особой возможности, да и не хотелось тратить время и ресурсы.
А расстаться им рано или поздно придется, ведь эти отношения временные. Олеся старалась не думать о том, что будет с ней, когда Сашка наиграется в ностальгию и решит избавиться от надоевшей любовницы. А что, если Дмитрий к тому времени еще не образумится?
Впрочем, с чего бы ему образумиться, ежели он психопат обыкновенный? Кажется, таких не лечат, а только изолируют. Но такого разве изолируешь? Породил же кто-то чадушко на свет Божий, не знаешь, то ли пожалеть несчастных родителей, то ли плеваться в их сторону.
Субботу Олеся решила провести с пользой – во-первых, привела себя в порядок, а то со всеми этими полукриминальными событиями и походной жизнью совсем не до этого было. Маска, бритва и лосьон для тела слегка повысили самооценку, что было совсем неплохо в данных обстоятельствах.
Ей было бы стыдно предстать перед Звягинцевым неухоженной теткой среднего возраста. Сколько раз в юности она мечтала о том, как они встретятся – она, красавица и умница с двумя образованиями и престижной профессией и он, обрюзгший мужчинка с пивным пузом и выцветшими глазами? Конечно, у нее к моменту их встречи уже была бы семья – красавец муж, который носил бы ее на руках, и двое детей – сынок и дочка. Вот выходит она вся такая расфуфыренная из машины, муж двери придерживает, следом детки-конфетки выпрыгивают, словом, образцово-показательное счастливое семейство. И вдруг – опа! Побитый жизнью Звягинцев бредет по тротуару с банкой джин-тоника в руках, в пузырящихся на коленках трениках и лоснящейся ветровке, грязных кроссовках и лысиной на голове.
Мечты-мечты… Вышло все чуть ли не с точностью до наоборот.
Как он там сказал? «Возрастная официантка»! Мерзавец! Сам-то старше ее на пару лет. Возрастной мерзавец, значит. Она так и будет его теперь называть, про себя, конечно. Ибо не стоит будить лихо – иногда Сашкин взгляд ее пугал.
Олеся взяла в руки телефон и изменила имя контакта, затем злорадно хмыкнула. Вот так-то!
Не успела положить телефон обратно на стол, как он зазвонил. На экране высветилось: «Возрастной мерзавец». Легок на помине, чтоб его!
Олеся из вредности подождала некоторое время, потом все же нажала «принять вызов».
Трубка закашлялась голосом Звягинцева, затем поинтересовалась:
- Привет. Чем занимаешься?
- Ничем, ерундой всякой. А что?
- Да так, ничего, просто позвонил узнать. Да, и еще вот что. Из дома никуда не выходи пока, Димыч окольными путями узнавал о нас с тобой.
- Да куда я выйду? У меня даже ключей нет.