Всю последнюю неделю Звягинцев практически жил вместе с Олесей. Кажется, она больше беспокоилась о Сашкиной невесте, нежели сам Сашка.
Каждый день с утра он уезжал в офис, а Олеся оставалась один на один со своими депрессивными мыслями. Она не видела выхода из сложившейся ситуации, чувствовала, как депрессия понемногу забирает душу и разум в плен. Все чаще и чаще появлялись мысли о том, что ничего уже стоящего и интересного в ее жизни не случится, а мечты о дальних странах и интересных встречах бесплодны и даже наивны. Каждую ночь перед рассветом Олеся просыпалась внезапно, как после кошмара. Только вот никакие кошмары ей не снились, просто мозг внезапно начинал мусолить всякие дурацкие мысли и уснуть снова было попросту невозможно.
С Сашкой они разговаривали мало, в основном, на бытовые темы, как муж и жена, прожившие в браке тридцать лет. Иногда Олеся ловила на себе его странный задумчивый взгляд, но не могла понять причин этому. Больше не было разговоров по душам, воспоминаний юности, дурацких шуток.
Что ее беспокоило больше всего, так это секс. Всегда жесткий, даже грубый, практически без прелюдий. Олеся чувствовала себя живой секс-игрушкой, которую не щадя используют по прямому назначению. Звягинцев не церемонился. Например, он мог внезапно распластать ее по стене прихожей, задрать юбку и всего несколькими движениями пальцев довести до безумия так, что она была согласна если не на все, то на многое. Нет, до прямого насилия никогда не доходило – он каждый раз умудрялся завести Олесю и сломить слабое сопротивление, но после… После Олеся чувствовала себя использованной тряпкой.
Не было ни объятий, ни нежностей после секса, ни единого ласкового слова. Каждый раз, доведя себя и партнершу до феерического оргазма, Звягинцев тут же отдалялся. В зависимости от ситуации он или уходил в другую комнату или перекатывался на свою сторону кровати и засыпал, оставив Олесю в полном раздрае чувств. Она не знала, как на это реагировать. Хотелось все бросить и сбежать. Но куда?
Накануне снова звонила Инга, интересовалась делами. Олесе пришлось врать. Ох как она не любила враньё! Ей это казалось унизительным. Человек врёт от слабости, от трусости, от жадности. Сильному врать незачем. Но иногда приходится делать это «во спасение» - Олесе не хотелось, чтобы подруга беспокоилась о ней. И уж тем более, чтобы переживала за себя и своего сынишку. И еще было стыдно признаваться, что попала в такой переплет. Это на четвертом-то десятке лет! Обычно про такое только в глупых книгах пишут, а ее в реальности угораздило.
Весь день Олеся слонялась по огромной пустой квартире, не находя себе места. Сколько она еще так протянет, в этом заточении? Серое марево дождя за панорамным окном съело последние краски осени. Облетевшая листва обнажила узловатые ветви парковых деревьев, залитые дождем скамейки и тротуарную плитку. Серый двор, серый город, серая жизнь…
От нечего делать она приготовила к ужину салат и испекла пирог с рыбой. Сашка не говорил Олесе, что придет сегодня, но она уже привыкла к тому, что он ночует здесь.
Включила ноутбук, решив развлечь себя лентой местных новостей. Некий новостной портал, скорее даже портал сплетен, публиковал различные короткие репортажи о всякой всячине – натуральный винегрет из сплетен, лайфхаков, забавных котиков и городских новостей.
Олесин взгляд непроизвольно зацепился за одну из фотографий. Приглядевшись, она узнала на фото справа Звягинцева, выходящего с явно недовольной чем-то невестой под ручку из известного свадебного бутика. А на фото слева какая-то старушка увлеченно рылась в помойном контейнере. Ехидная надпись под картинкой гласила: «Кому щи пусты, а кому и жемчуг мелок». Фото явно было совсем свежим – антураж на фото был поздне-осенним, октябрьским.
Сердце предательски заныло, голос разума пытался его урезонить, да все без толку. Вот глупое! Ведь умом-то Олеся и не рассчитывала ни на что, более того – все время прикидывала варианты выхода из ситуации. И все эти варианты были подальше от Сашки Звягинцева и его приятелей. А где-то в глубине души, знать, на что-то надеялась. На что? На то, что Сашка полюбит ее, женится, и будут они жить-поживать, да добра наживать. Глупо, да. Но сердцу не прикажешь.