С чемоданом, конечно, вышло немного рискованно. Забрать с собой все вещи Олеся не решилась – взяла только самое необходимое, аргументируя тем, что неизвестно, сколько времени ей придется прожить у мамы. Практически вся летняя одежда осталась в Сашкиной квартире. Наверное, он ее выбросит потом, когда узнает, что Олеся не вернется. Ну да пусть. Это всего лишь тряпки, а на кону сейчас гораздо большее – будущее Олеси и ее малыша. К тому же ей, наверное, нельзя поднимать тяжелое, а набитый до отказа чемодан весил бы не меньше двадцати килограмм.
То ли из-за беременности, то ли из-за самой ситуации, в глазах стояли слезы, которые скрыть от Сашки не удалось.
- Олесь, ну не переживай так! Я уверен – все обойдется, с мамой будет все в порядке. Как приедешь, сразу позвони, поняла? И Олеся, брось эти свои закидоны насчет денег – если нужна помощь, не молчи!
После этих слов стало еще горше, несколько особенно настырных слезинок все же умудрились скатиться по щеке. Олеся быстро смахнула их рукой. Было стыдно, что плачет она не столько из-за мамы, сколько из-за расставания с этим мужчиной. Который о грядущем расставании не подозревает. Он предлагает ей помощь, а она собирается его бросить.
Здравый смысл подсказывал, что жалеть Звягинцева в данной ситуации – последнее дело. Он ведь тоже ее предал когда-то! Он изменник, который изменяет своей невесте, он заставил бы Олесю сделать аборт, расскажи она ему о своей беременности!
Но сердцу не прикажешь. Оно, глупое, вспоминало о том, что в последние пару недель Сашка был совсем другим – заботливым и нежным, исчезли куда-то оскорбительные намеки, в отношениях появилась какая-то особенная теплота.
Но ведь и с Виктором так было – то забота, то отчуждение. Эмоциональные качели выматывают больше, чем каждодневный физический труд, постепенно приходит опустошение и разочарование в себе, в возлюбленном, в собственной жизни.
А Олесе этого нельзя теперь, ведь у нее появилась своя собственная крохотная тайна. Эту тайну она обязана сберечь во чтобы то ни стало!
- Ты не проголодалась? Вот вроде бы приличный с виду ресторан. Еще два часа до посадки, успеешь перекусить.
И вновь глупое сердце констатирует очевидный факт: Виктор никогда бы не подумал о том, что Олеся проголодалась. Да что там! Она до сих пор помнила о той бутылке купленной в аэропорту воды, благодаря которой Виктор танком прошелся по Олесиному чувству собственного достоинства.
Вдруг женщина поняла, что ни в какой ресторан она не хочет, а хочет гамбургер и картошку фри. Вот если сейчас не съест, то тут же помрет! Десны заныли в предвкушении фастфуда.
- Саш, а давай не в ресторан, давай в «Мак»?
Звягинцев удивленно воззрился на Олесю:
- Никогда не замечал за тобой пристрастия к фастфуду… Ну если ты так хочешь, то пойдем, тряхнем стариной! Давно я такое не ел.
Устроившись за угловым столиком, они с удовольствием умяли по порции картошки и по гамбургеру.
- Фух! Что-то я объелся. Ты как?
Звягинцев пристально смотрел на Олесю, словно пытаясь найти в ней ответы на какие-то одному ему известные вопросы. Не выдержав, та отвела взгляд, опасаясь, что он все поймет.
Позже, она расскажет ему все, ну или почти все, позже, когда будет за три тысячи километров отсюда. Возможно, это глупо, но именно так она почувствует себя в безопасности.
- Олеся, ты странная в последнее время какая-то. Ничего не хочешь мне сказать?
Он аккуратно прихватил Олесин подбородок и заставил вновь посмотреть на себя. Женщина поежилась - еще бы заорал «В глаза смотри!».
- Ты о чем, Звягинцев?
- Ни о чем, Лебедева. Сказать мне ничего не хочешь, спрашиваю?
Олеся похолодела. Неужели догадался?!! Что же теперь будет? Так, взять себя в руки-ноги, собраться духом и сделать морду кирпичом!
- Саш, не пойму, о чем ты спрашиваешь. Задавай вопросы конкретнее, пожалуйста.
- Рыжик, только не обманывай меня, я этого не терплю. Я от этого зверею, понятно?
Звягинцев осторожно погладил Олесю по щеке. Контраст между угрозой и почти невесомой лаской вызвал целую бурю в душе - хотелось сбежать и оказаться в Сашкиных объятиях одновременно. Она непроизвольно потянулась за новой лаской и тут же одернула себя. Хватит! Теперь все в прошлом и пора привыкать быть одной. Впрочем, была ли она когда-то не одна?