- Борька – это тот хвостатый жгучий брюнет, что в твоей квартире живет?
- Он, окаянный! Испереживалась я вся – как он там без меня? А выписывать не выписывают! Доктор сказал, что рано еще. Хорошо, что ты приехала!
- Мам, ты не переживай, все нормально с твоим Борькой, я пригляжу.
- А как же работа, Олеся? Тебя отпустили? Или прогуливаешь?
- Мам, ну что ты как с маленькой? «Прогуливаешь»! Это же не школа, конечно, отпустили. Все в порядке, не волнуйся. Я тут тебе вещи привезла…
Серьезный разговор с мамой был бы сейчас совсем некстати, стоит ли беспокоить больного человека? Олеся решила отложить его до лучших времен.
31.1
- Привет, подруга! Сто лет не виделись, дай-ка хоть погляжу на тебя!
Инга залетела в квартиру с мороза – румяная, с горящими синими глазами, невозможно активная. Впрочем, именно такой Олеся ее и запомнила.
- Господи, Ингуля, сколько же мы не виделись-то?
- Дай-ка вспомнить… Ну если не считать редких созвонов по скайпу, то больше десяти лет, наверное?
- Да уж, время бежит! Давай сюда свои пакеты, раздевайся и на кухню!
В кухне Олеся выложила из пакетов всю принесенную подругой снедь. И зачем столько притащила? Им явно не осилить сего изобилия за один вечер.
Инга вошла в кухню и огляделась.
- А где этот охламон?
- Борька, что ли?
- Ну да. Познакомились уже?
- А как же! Сейчас придет, он, знаешь ли, сам по себе кот. На драной козе не подъедешь.
- Ничего, привыкнет. Ну как там Тамара Алексеевна?
- С лечащим врачом говорила сегодня, он меня успокоил. Сердце, но если подлечиться, то все должно быть нормально. Таблетки выписал, постельный режим прописал… Не знаю теперь, как маме сказать, что насовсем приехала и что внук у нее будет. Ну или внучка, не знаю пока… Ей волноваться нельзя, а тут я с такими новостями.
- Ну скажешь чуть позже. Думаешь, что Тамара Алексеевна будет недовольна? Она же вроде хотела внуков?
- Хотела. Но ты же знаешь мою маму – ей надо, чтобы все было как у людей, чинно и благородно. Помнишь, как она нашу одноклассницу Людку Смирнову осуждала, когда та внезапно появилась во дворе с коляской, а мужа на горизонте и в помине не было?
- Да, помню. В этом отношении твоя мама весьма консервативная особа, конечно. Но знаешь, с возрастом люди меняются. Мягчеют, становятся более сентиментальными. К тому же, сейчас время другое – рождением ребенка вне брака уже никого не удивишь.
Пока Олеся нарезала салат, Инга рассказывала последние новости про одноклассников.
- Танька в четвертый раз замуж вышла, представляешь? Во дает! Стахановка просто. А Васька Тимофеев уже не знаю, какой срок по счету мотает. Говорят, за грабеж с убийством теперь сидит, надолго, наверное.
- Нихрена себе!
- Да, Олесь. А в школе был такой видный парень, помнишь? И родители обеспеченные, не чета нашим нищебродским семьям.
- Да уж. Сроду бы не подумала. Ты же, кажется, по нему сохла в девятом классе?
- Еще как! Самой теперь вспоминать смешно, бегала за Тимофеевым, как хвостик. Хорошо, что у нас с ним ничего не вышло, не то носила бы сейчас передачки зеку. Отвел Господь беду. Ну давай хоть соком, что ли, за встречу чокнемся!
Ярко-оранжевая струя апельсинового сока хлынула из тетрапака в бокалы.
- Ну давай, за встречу!
Инга все-таки изменилась – стала какой-то более земной, что ли? То ли из-за округлившихся после родов фигуры и лица, то ли из-за флёра некоей «одомашненности», коего в юные годы у Инги отродясь не водилось. В те времена подруга была «тонкой и звонкой», похожей на подкинутого кем-то эльфа. Теперь ее красота стала иной – более плавной, без угловатых линий, мягко, но неумолимо проступающей вовне. Красота не столько внешняя, сколько внутренняя – ее замечаешь не сразу, а лишь пообщавшись с человеком какое-то время.
- Олесь, я вся внимание! Уже можешь начинать рассказывать о своем феерическом романе!
- Да ладно, что там феерического? Бред один.
- Ну знаешь, ты стала такая избалованная! Между прочим, у нас тут таких страстей днем с огнем не сыщешь. Так что давай, колись!