Мать обычно была занята приготовлением ужина. Бабушка этим пользовалась и обращалась с просьбой, скажем, к Санге:
— Санге, солнце мое, пока ужин будет готов, рассказал бы ты нам какую-нибудь сказку. Ведь ты знаешь, что мы очень любим слушать твои сказки.
И Санге, польщенный словами бабушки, обычно говорил: «А какую же сказку я вам расскажу?». И с этими словами Санге начинал сказывать очередную интересную сказку.
Итак, сказка сопутствовала мне с самого раннего детства.
Но не только дома окружал меня удивительный мир сказки. В каждом квартале нашего селения были свои сказители, певцы и сказочники. Наибольшей известностью среди них пользовался слепой народный сказитель Дзарах Барегович Саулаев (Дзарах Саулати), живший в верхнем квартале.
Вот картина, которая до сих пор стоит у меня перед глазами. Летний вечер. Народ собирается на нихасе, возле кузниц, на берегу реки. Старшие сидят на камнях около кузниц, другие стоят, а третьи растянулись на земле. Разговоры без конца и на всякие темы. Тут же любители состязаются в дигорские шашки. Раздаются голоса: «Что же Дзараха так долго нет?». Все в волнении, в нетерпеливом ожидании и посматривают на восток, в сторону улицы Хатлаевых, где Дзарах живет в бедной хибарке. Вдруг радостные клики: «Идет Дзарах! Тазе ведет его за руку!».
Его быстро окружают и взрослые, и дети. Со всех сторон несутся просьбы. И он, терпеливо выслушав всех, настроив скрипку, начинает хвалебную песню об удалом Амзоре Амзорове. Народ слушает его размеренное повествование сосредоточенно, безмолвно. Только изредка раздаются возгласы восторга или гневные восклицания. Весь нихас переживал сказ Дзараха. Люди готовы были слушать искусного сказителя всю ночь напролет.
Нелегкий труд его оплачивался медяками благодарных слушателей. На эти гроши Дзарах содержал семью — жену и четверых малолетних детей.
О Дзарахе Саулати, как о профессиональном народном сказителе, следует сказать несколько подробнее.
По его словам, он родился в селении Верхний Мизур, Уаллагирского общества. Год рождения его точно не установлен. Предположительно это 1852–1855 гг. Неизвестно также когда он переселился на плоскость. Он рано лишился родителей и оказался круглым сиротой. В возрасте семи лет Дзарах заболел оспой и ослеп.
По словам самого Дзараха, он с раннего детства проявлял большой интерес к народным сказаниям, сказкам, а после того как ослеп, его родные решили сделать из него профессионального певца-сказителя и отдать на выучку кому-нибудь из известных в те годы осетинских народных певцов-сказителей, сопровождавших свои повествования игрой на фандуре (бандуре)1, а позже — на европейской скрипке.
Сначала Дзарах учился у жителя Стур-Дигорского общества Баде Гобеева (Баде Гобети), а затем — у жителя селения Урсдон Сослана Лолаева (Соса Лолати). Впоследствии Дзарах отправился в Урс-Туалетию к известному в то время прославленному стодесятилетнему народному сказителю Бибо Томаеву (Бибо Томайти), который, по свидетельству Дзараха, «играл на чудесной двенадцатиструнной арфе». Этой арфе, по словам Дзараха, уже тогда было триста лет. Таких арф в Осетии было две, и одна из них принадлежала Бибо Томаеву. Томаевы получили эту фамильную драгоценность в уплату за кровную месть при примирении со своими кровниками.
Дзарах умер в 1938 г. в возрасте около 70 лет и похоронен на Христиановском верхнеквартальном сельском кладбище.
Таким был один из даровитых и известных осетинских народных сказителей, оказавший на меня могучее влияние 2.
* * *
В августе 1900 г. я был принят в первый класс Владикавказского реального училища. Во втором классе нашим наставником был учитель русского языка Павел Константинович Леонтьев. Он меня назначил библиотекарем классной библиотечки, которая помещалась в большом стенном шкафу. Обязанности мои заключались в том, что я должен был выдавать своим товарищам по классу книги для домашнего чтения и следить за их своевременным возвращением. Когда я познакомился с тем, что заключала в себе эта классная библиотека, то был поражен: в ней оказались кроме произведений русских писателей (Пушкина, Гоголя, Лермонтова и др.) такие книги, о существовании которых я до этого даже не подозревал, а именно: «Осетинские этюды» Вс. Миллера (3 тома), «Сборник сведений о кавказских горцах» (10 томов), «Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа» (с 1883 по 1900 г.), «Сборник сведений о Кавказе» (2 тома) и др. В них печатались самые разнообразные материалы о кавказских народах, в том числе и об осетинах.
Библиотекарем классной библиотеки я оставался четыре года и за это время перечитал все эти книги, в первую очередь по кавказоведению и осетиноведению. Имена академика Вс. Миллера и его предшественника по изучению осетин Б. Пфафа стали мне родными и близкими. В кавказских изданиях я нашел много сказок и нартовских сказаний, которые я прочитал с особым увлечением. Мне стали известны имена тех представителей осетинской интеллигенции, которые занялись собиранием памятников фольклора и успели их опубликовать в печати в переводе на русский язык — Б. Гатиева, братьев Шанаевых, А. Кайтмазова, Ф. Такоева и др.
Уже в то время мне стала ясна необходимость записать те памятники дигорского устного народного творчества, в сказочном мире которых я пребывал в детские годы. Дело осложнялось тем, что я не умел писать по-дигорски (осетинский язык в школах Осетии не изучался).
Самостоятельно овладев осетинской грамотой, я в 1904–1905 гг. записал около двух десятков дигорских сказок, но записи эти не сохранились, кроме одной, которая записана от сказочника С. Б. Барсагова.
В те же годы я окончательно решил получить университетское образование, чтобы стать преподавателем русского языка и литературы в средней школе и одновременно собирать памятники родного дигорского фольклора. Собирание родного фольклора я уже тогда считал долгом служения родному народу.
В 1912 г. я окончил историко-филологический факультет Харьковского университета. В студенческие годы я, с одной стороны, углубил свои теоретические знания по фольклору, изучив труды виднейших русских ученых, а с другой — познакомился с собирательской деятельностью русских фольклористов. В студенческие же годы я осуществил свое заветное желание и в 1909 г. приступил к собиранию и записи памятников дигорского народного творчества. За две недели пребывания в своем родном селе я успел записать целый ряд нартовских и других сказаний от дигорских народных сказителей и певцов — Дзараха Саулаева (Дзараха Саулати), Сабе Медоева (Сабе Мудойти) и его сына Баззе Медоева (Баззе Мудойти).
Летом 1910 г. на свои скудные студенческие средства я отправился в горную Дигорию, где записал от разных сказителей, певцов и сказочников значительное количество разных фольклорных материалов, составивших отдельный сборник.
Возникает вопрос о том, каких правил я придерживался при собирании и записи фольклорных памятников. Я записывал образцы фольклора дословно, так, как их передавал сказитель или напевал певец. От себя я ничего не прибавлял и ничего не отбрасывал, не старался улучшить тексты. Мне хорошо были известны требования передовой русской фольклористики, и я ими руководствовался. Мои записи снабжены сведениями о том, когда, кем и от кого записан текст.
После окончания университета я не смог получить место учителя в средней школе на Кавказе. По семейным обстоятельствам я отказался и от заманчивого предложения остаться при университете для подготовки к профессорскому званию. В 1912 г. я попал в Забайкальскую область Восточно-Сибирского генерал-губернаторства и был назначен преподавателем русского языка и словесности в реальном училище в Верхнеудинске (ныне Улан-Удэ).