— Сюда, — прошептал он, убрав ухо от стены, и будто растворился в ней.
Очередной лаз, скрытый паром, никакой магии. Я прополз следом и узрел... ЕГО.
Говоря о чане, обычно представляют себе относительно небольшую посудину, максимум в мет диаметром, и полметра глубиной. В такой удобно тушить мясо, или варить какую-нибудь сборную солянку на много порций. Тем, что предстало перед моим взором, можно было накормить целую роту. Громадный чан висел на четырёх цепях, крепящихся к здоровенным балкам, выглядящим настолько фундаментально, что не оставалось сомнений — вся остальная халабуда достраивалась вокруг этих изначальных столпов. Под чаном трещало пламя, поднимающееся из каменной печи, расположенной этажом ниже — её было видно в огромный зазор между жуткой посудиной и железным полом. Жар стоял как в парилке. Хотя тут на ум, конечно, приходило сравнение с преисподней. И кипящее содержимое чана максимально подкрепляло навязчивые ассоциации. Бурлящая жижа, источающая дикий смрад, шла пузырями и демонстрировала любопытствующим плавающие в ней ингредиенты. Не знаю, как долго нужно варить человеческое тело, чтобы добиться такого эффекта, должно быть долго, потому что, сколько я ни смотрел, но так и не смог разглядеть ни одного разреза или силового разрыва тканей. То, что бултыхалось внутри, было до готовки, как минимум, тремя цельными телами. Вываренная плоть просто отделилась от скелетов, которые, видимо, опустились на дно, а сама, гонимая бурлением, плавала от берега к берегу. Некоторые ткани распались от долгой варки, но куски всё ещё были достаточно крупными, чтобы без труда различить части тел и даже их соединения. Однажды перед моими глазами проплыло безглазое лицо с обритым скальпом, шеей, плечом и женскими грудями. В другой раз — поясница с одной ягодицей. Серпантин кишок, скомканные лёгкие с трахеей, часть живота с гениталиями... О, этот дьявольский калейдоскоп буквально гипнотизировал. Или чёртов пар был тому виной? Я насилу оторвал взгляд от чана и протёр глаза. Стоящий рядом Живоглот заворожённо наблюдал за внутренними перипетиями колдовского варева, как и я секунду назад. Его зрачки были расширены, а белки покраснели, будто он дул всю ночь.
— Эй! — отвесил я укурку сутенёрскую оплеуху, чем быстро привёл в чувства. — Слушай меня, — схватил я его за плечи, предварительно натянув воротник себе на нос. — Дыши через ткань. В пару что-то есть. Понял?
— Да, — кивнул Тьерри и обмотал морду шарфом.
— Как нам его опрокинуть?
— Что?
— Сраный чан, разумеется. Ты не говорил, что он громадный.
— Думаю... — повертел Живоглот башкой по сторонам. — Никак. Но мы можем его вычерпать, — взял он с крюка на стене большой половник, а мне всучил какую-то поварёшку.
— Шутишь?
— Давай. Мы справимся.
Живоглот решил воодушевить меня собственным примером и на полном серьёзе взялся черпать половником ведьмовской супец. Я для приличия тоже немного поработал поварёшкой, но быстро почувствовал себя идиотом и бросил. К тому же местную звуковую композицию, состоящую из треска печи, бурления супа и шлепков мяса о метал, дополнил скрип сильно похожий на шаги по дощатому полу кого-то тяжёлого. И они становились всё ближе.
Глава 15
Наверное, у каждого в своё время случалась такая ситуация, когда пришёл на стрелку, прекрасно зная, чем всё закончится, но в самый неподходящий момент приспичило поговорить. Потому что... Ну... А чё сразу в залупу-то лезть? Порамсим, да разбежимся. Да? Эй, спокойно-спокойно. Давай без резких... В следующее мгновение мир обычно переворачивается и темнеет. А потому что нехуй трещать, когда никто не собирался тебя слушать.
— Проклятье! — тоже различив шаги, Тьерри бросил половник и вытащил свой кошкодёр.
Я стоял чуть дальше от лаза и не видел того, что видел он. А увиденное здорово впечатлило Живоглота. Кровь отхлынула от головы, кошкодёр заплясал в трясущейся руке:
— Яалла, ты не... Погоди, я всё объ...
В лаз влетело нечто, напоминающее ворох старого тряпья, и снесло Тьерри, как довоенный экспресс зазевавшегося мальчугана — читал в газете. Живоглот совершил замысловатый пируэт и бухнулся в чан. Кипяток быстро привёл его в чувства, а мне за воплями и брызгами «посчастливилось» улучить момент, чтобы рассмотреть из своего угла нашу стряпуху.
Первое, что бросилось в глаза — морда. Да, она была слишком сильно вытянута, чтобы назваться лицом. Хотя, можно было бы ещё описать его, как рыло. Не знаю, какой вариант точнее. Из-под драного капюшона наружу торчало нечто среднее между собачьей и свиной харей частично покрытой бурой шерстью. Лишённые растительности участки кожи были чёрными. Или... не кожи? О да, это было мясо. Гнилое и сухое до того, что даже не блестело на свету. Оно расслаивалось от сухости, перемешивалось с шерстью болтающимися лоскутами. Съёжившийся почти человеческий нос торчал над крупными выпирающими вперёд зубами, похожими на лошадиные. А в глубине капюшона плясала пара отражённых огоньков. Тело ведьмы тяжело было сравнить с чем-то из ранее мною виденного. Влетев в лаз, она опиралась на руки — длиннющие и жилистые, с узловатыми когтистыми пальцами. Но оказавшись внутри, разогнулась, и полтора метра роста резко превратились в два с лишним. При этом её голова всё ещё была значительно ниже горбатого хребта, а держалась эта жуткая мразь на козлиных ногах, оканчивающихся чем-то средним между копытами и частично ороговевшими пальцами. Лицезрея такую «красоту», я отдал должное мужицкой силище безвременно почившего Рамона.