— Люди постоянно умирают. Так ли уж важно, как и по какой причине это случается? Думаешь, Том был примерным семьянином, и, убив его, я обрёк на нищету и страдания выводок румяных белокурых детишек вместе с фигуристой красавицей вдовой? Очень в этом сомневаюсь. Он наверняка был мразью, мясником Сезара, выполняющим любую, самую грязную работу за достойный барыш. А если и нет, какая разница? В мире полно людей, о существовании которых мы не знаем, и не узнаем никогда. У каждого своя жизнь, и иногда она безвременно прерывается. Каждый день, каждый час, каждую минуту кто-то незнакомый и безразличный нам склеивает ласты. Неужели ты каждую минуту переживаешь из-за их смерти? Конечно же нет. Ты попросту не можешь переживать за того, кого не знаешь. А знаешь ты немногих. Вот если прямо сейчас на нашем пути встретится одинокий старик, и я, хотя бы смеху ради, отрублю ему голову, тебя это расстроит?
— Разумеется.
— А если завтра в таверне за кружечкой холодного эля ты услышишь историю об одиноком старике, которого кто-то ограбил, изнасиловал и жестоко убил на этой самой дороге, ты расстроишься точно так же, как если бы это сделал я на твоих глазах?
Волдо задумался и нехотя помотал головой:
— Нет. Это расстроит меня заметно меньше.
— Во-о-от. Чуешь блядскую ситуативность? И так во всём, мальчик мой. Открою секрет. На самом деле твоя хандра проистекает не из любви к ближнему, который подох, а из жалости к себе любимому, которого это травмировало. Тебе было неприятно смотреть на кровавый фонтан. Эта специфическая картина отпечаталась в твоём юном мозгу и создала дискомфорт. Она мешает тебе спать, есть, самоудовлетворяться. Ты расстроен не тем, что дружище Том умер, а тем, что это произошло у тебя на глазах. Человеческий разум поразительно лицемерен. Такова его природа. Некоторые называют подобное защитной реакцией, но я несогласен. Это абсолютно лишний механизм, он ни от чего не защищает, а лишь усложняет жизнь, нарушает душевный покой и равновесие. Мой тебе совет — подходи к происходящему вокруг с позиций математики. Не поэзии, не драматургии, а лишь сухой и неоспоримой науки сложения и вычитания, иногда деления и преумножения. Том — это минус один. Минус один из миллионов, сотен миллионов. Возможно, даже из миллиардов. Я без понятия, сколько в Оше таких томов. Мне он был никем, тебе он был никем. Так, математическая погрешность. Если бы ты не напомнил, я и думать бы о нём не стал. И посмотри на меня. Разве я подавлен, угнетён, мучим сомнениями? Нет! Я счастлив и радуюсь жизни! Причина? Да просто я давно послал нахер этот мусор, именуемый стыдом, совестью и моралью. Поступи также, и твоя жизнь станет несоизмеримо легче нынешней. Не веришь? О, погляди, — указал я на три фигуры вдалеке, понуро бредущие нам навстречу. — Сейчас я тебе это докажу.
— Каким образом? — боязливо поинтересовался пацан.
— Видишь этих трёх человек?
— Да.
— Зуб даю, что ты не знаешь ни одного из них.
— Скорее всего так.
— Выбери того, который должен выжить.
— Что?! Это... Зачем вы так поступаете?!
— Всего лишь небольшая задачка. Посмотрим, справишься ли ты.
— Я не могу...
— Помни лишь одно — двое умрут, один выживет. Кто будет этим счастливчиком — зависит только от тебя. Не выберешь — умрут все.
— Это нечестно.
— Куда уж честнее? Я не прошу тебя убивать, наоборот — даю шанс спасти. Считай, что эта троица столкнулась со стихийным бедствием, неумолимым буйством природы. А ты спасительная соломинка. Выбирай, в чью руку ляжешь.
— Но что это докажет?
— Увидим.
Троица состояла из белобородого старика и двух весьма юного вида разнополых особ, годящихся ему во внуки. Старик шагал впереди, опираясь на крепкую деревянную клюку, а молодняк шаркал следом, неся за спинами холщовые узлы на длинных палках. Поравнявшись с нами, дед остановился и приподнял полу замызганной войлочной шляпы:
— День добрый, господа. Издалека ли путь держите?
— Добрый, — осчастливил я простолюдина ответной любезностью. — От самого Шафбурга.
— Неблизко. Надеюсь, тамошние дороги не доставили вам хлопот. Время-то нынче неспокойное. Уж больно много лихих людей развелось в округе.
— Нет, разбойников не встречали. А вы сами откуда будете?
— Так из Швацаштауба, — махнул старик рукой себе за спину.
— Далеко до него?
— Неспешной рысью к вечеру доберётесь.
— И что вынудило вас покинуть дом в столь неспокойные времена?
— Дом и вынудил, — печально вздохнул старик, разведя руками. — Сгорел он, а с ним вместе и дочь моя с мужем в огне пропали. Спихнули мне этих вот недотёп малохольных, — усмехнулся дед, кивнув на внуков. — Думал, на старости лет отдохнуть, себе в радость пожить оставшиеся деньки, ан нет, опять нянчись, воспитывай, ставь на ноги. Сироты же теперь. Помру, только двое они друг у друга и останутся. Хорошо хоть дружные, в беде не бросят. По нынешним временам — редкость.