открыть лавку. Ну, а остальные – основная, так сказать, масса южан? Плантаторы
попытаются удержать в руках несколько акров земли и так и будут прозябать в
бедности. Юристы и врачи вернутся к своим профессиям и станут ждать клиентов,
которые, возможно, так никогда и не появятся. А все прочие – те, кто безбедно жил
на проценты с капитала? Что будет с ними?
Нет, не станет она прозябать всю жизнь в нищете. Не станет сидеть и терпеливо
ждать чуда. Она бросится в самую гущу жизни и постарается вырвать у судьбы все, что сможет. Ее отец начинал как бедный эмигрант, а стал владельцем обширных
угодий Тары. Чего достиг он, может достичь и его дочь. Она не из тех, кто все принес
в жертву на алтарь Правого Дела, которого уже не существует, и теперь, после краха, гордится тем, что ничего для Дела не пожалел. Эти люди черпают мужество в
прошлом. Она же черпает мужество, строя планы на будущее. И в данную минуту ее
будущее-Фрэнк Кеннеди. Во всяком случае, у него есть лавка и есть деньги. И если
только ей удастся выйти за него замуж и завладеть этими деньгами, она сумеет
продержать Тару еще год. А тогда – тогда пусть Фрэнк покупает свою лесопилку. Она
сама видела, как быстро строится город, и всякий, кто способен заняться продажей
леса сейчас, пока почти нет конкуренции, напал бы на золотую жилу.
Откуда-то из глубин памяти всплыли слова Ретта про деньги, которые он нажил
во время блокады, – он сказал ей об этом как-то в первые годы войны. Она не
потрудилась тогда вникнуть в то, что он говорил, но сейчас все стало так ясно, и она
подивилась, почему не оценила всей глубины его мысли тогда – по молодости, должно быть, или по глупости.
«Деньги можно заработать и на крушении цивилизации, и на создании новой».
«Вот он и предвидел крушение нашей цивилизации, – подумала она, – и был прав.
А деньги по-прежнему может нажить любой, кто не боится работать – или красть».
Она увидела Фрэнка – он пробирался к ней через залу с рюмкой ежевичной
настойки в одной руке и блюдечком, на котором лежал кусочек пирога, в другой – и
поспешно изобразила на лице улыбку. Ей даже в голову не пришло задаться
вопросом, стоит ли Тара того, чтобы выходить замуж за Фрэнка. Она знала, что
стоит, и не задумывалась над этим.
И вот она потягивала настойку и улыбалась ему, зная, что румянец играет у нее на
щеках ярче, чем у любой из танцующих. Она подобрала юбки, усадила Фрэнка рядом
и принялась небрежно обмахиваться платочком, чтобы легкий запах одеколона
долетал до него. Она гордилась тем, что от нее пахнет одеколоном, ибо ни одна
другая женщина в зале не была надушена, и Фрэнк это заметил. Внезапно осмелев, он шепнул ей, что она такая румяная, такая душистая – ну прямо роза.
Вот если бы только он не был таким застенчивым! Он напоминал ей робкого
старого бурого зайца. Вот если бы он был так же галантен и пылок, как Тарлтоны, или даже так грубовато-напорист, как Ретт Батлер! Но обладай он этими качествами, у него, наверное, хватило бы смекалки учуять отчаяние, притаившееся за ее
трепещущими ресницами. Он же слишком мало знал женщин и потому даже
заподозрить не мог, что она замышляет. Тут ей повезло, но уважения в ее глазах это
ему не прибавило.
25
Я думала, что босс будет метать громы и молнии. Во всяком случае, вчерашняя
молния, которую он прицельно метнул в меня в полицейском участке, была очень точной
и довольно болезненной. Но он встретил меня в самом обычном расположении духа.
Разве что хмурился чуть больше, чем всегда.
Вячеслав Павлович почти спокойно поздоровался, кивком указал на стул напротив
себя и, дождавшись, пока я осторожно пристроюсь на самый краешек, придвинул мне
чашку кофе. Я посмотрела на нее с опаской. Хотела было спросить: «Там яд?», но вовремя
прикусила язык. Кажется, мой лимит на дурацкие шуточки на ближайшее время исчерпан.
Хотя если совсем-совсем без шуток, то я не была так уж уверена, что ничего вредного для
здоровья в этой чашке нет. Если после вчерашнего мой босс испытывал непреодолимое
желание меня убить, то я его даже где-то в чем-то понимала.
— Вероника… — тихо и вкрадчиво сказал он.
От чуть хрипловатого голоса волосы на затылке встали дыбом, спине стало холодно, а
вдоль позвоночника прокатились мурашки размером с грецкий орех. И это были какие-то
другие мурашки, совсем не те, которые бегут при встрече в темной подворотне с