– Или ты думал, что я тебе сюда привела потому, что ты мне понравился?!
– Да!
– Ну и наивен же ты, Гонечка! – сказала я с издевкой. – Хотя… может и понравился, – с этими словами я провела руками от мужской задницы вверх по спине, легла на юношу, и, потерлась об него телом, так, что моя грудь сквозь одежду своими прикосновениями дразнила его. А потом, запустив руки ему на грудь, резко выкрутила соски, одновременно поцеловав в шею.
– Только это ничего не меняет, – произнесла я, когда Игнат ахнул, – наказать тебя надо порядком!
После этого я слезла с парня и от души наградила его серий быстрых, смачных беспорядочных шлепков, от чего он отчаянно, с плачем в голосе закричал:
– Я тебя не хватал за попу в автобусе!..
Вот тебе и раз! Я-то надеялась на извинения, что он все осознал, на то, что пощады попросит. Тогда бы я его пусть не сразу, но скоро простила, а он… ох это он зря. Очень зря. Не люблю врунов, терпеть не могу. Встала с кровати и, подойдя к шкафу, достала оттуда кнутик. Пользоваться я им умела, но никогда не любила, и уж точно не собиралась использовать сейчас. Это жесткий девайс, не мое это. Я вообще думала его продать, но оставила попугать нижних.
– Джинни, ты где!? – в голосе явно прорезался страх.
Ой-ой-ой-ой! Вот только панической атаки нам не хватает. Казалось бы, лежи отдыхай, никто тебя по попе не шлепает, ан нет! Оказывается, мальчик больше всего боится неизвестности. Хотя, наверное, не ее. Он боится того, что его оставили одного, голенького, связанного, с повязкой на глазах, с разведенными ногами и руками. Успокою бедняжку.
– Я тут Гонечка, – вкрадчиво сказала я, проведя кончиком хлыста вначале по спине, а потом по заднице, по ложбинке меж ягодицами, – ты испугался, что я ушла и оставила тебя тут одного? Связанного, голенького?
– Да…
– Ну как же я могла уйти, если я тебя еще не наказала, как следует? А хочешь меня увидеть? В особом наряде?
– Хочу…
Я снимаю с его глаз повязку, и они немедленно становятся круглыми, когда он видит меня в боди со шнуровкой на груди. Смотрит завороженно, жадно, будто сисек никогда не видел и даже не замечает, что я сжимаю в руке. Приходится привлечь его внимание, подняв руку:
– А этот кнутик для тебя. Теперь еще и за вранье достанется!
– Не надо! Я не врал! Я не хватал! – теперь в голосе звучит не страх – ужас. Игнат начинает рваться, но вырваться невозможно.
– Упорствуешь, значит.
Тяжело вздыхаю, завожу руку с плетью за спину.
– Не надо! Нет! Пожалуйста! Я не буду врать!
Со всей силы бью по кровати рядом, а Игнат кричит от страха, дрожит. Обидно смеюсь:
– Ах ты трус! Ну ладно, ладно, не бойся, раз ты обещал больше не врать, но наказать тебя надо, я возьму плеточку. А ты подумай, не хочешь ли извиниться за лапанье попы.
Подхожу к столику, беру свой красный легкий флоггер со стразами на рукоятке, купленный по совету моей подруги Светы. Он и выглядит совсем не страшно, да и, по сути, ванильная игрушка. Но Игнату страшно, я по глазам вижу. Однако зря я назвала его трусом. Ему явно стало обидно и он решил не извиняться. Дурачок, куда ж ты денешься.
Начинаю работать плеткой. Вначале легонько, затем все сильнее. Разукрашиваю ей спину, плечи, ягодицы. В ответ слышу легкие стоны, которые лишь отчасти стоны боли. А все дело в том, что этот лживый парень меня порядком разозлил. Меж ударами я останавливаюсь, нежно глажу его, царапаю, иногда даже целую. И этот мальчик не знает, что последует после удара плетки – ласка или еще один удар. Кто-то сказал бы «Какое же это наказание?» И он был бы прав и не прав одновременно. Наказание было в другом. Я заставила его возбуждаться во время порки и я уверена – ему стыдно от этого. И будет стыдно и потом. А настоящее наказание впереди, и оно неизбежно. Но вначале я решила дать Игнату еще один шанс. После очередного удара погладила, провела пальцем по промежности, задев колечко, потрогала то, что было там, внизу. О да! Там стояло все колом и истекало. Осознание этого еще сильнее возбудило и меня.