Я усмехнулась и перевернула лист. Вот наш Кроненгауд. Небольшой, состоящий всего из нескольких областей, каждая из которых выделена своим особым цветом. Взять, например, Кольдинг, один из северных уделов королевства. На карте он синий, как лед Вьены. Рядом с ним – желтый Ахгау, край бескрайних холмов и вересковых пустошей. А справа, у кромки Ненгаудского моря, – зеленый Штоллен. Там располагаются дорогие морские курорты и летняя резиденция принца Альберта. А вот мой родной Артам. Темно-серый, как пыль на улицах его городов.
Я провела пальцем по извилистым линиям границы и коснулась маленькой черной точки. Аухвайне. Небольшой шахтерский городок, в котором я прожила все девятнадцать лет своей жизни. Интересно, леди Вонк нашла кого-нибудь на мое место? Вспомнилась крошечная комнатушка на чердаке, хрусткий лед в тазу с водой и треснутый кувшин для умывания, темное бумазейное платье и грубый шерстяной фартук, которые я надевала каждое утро, прежде чем спуститься вниз и растопить печи и камины.
Я покосилась на глубокий, отделанный дорогим розовым мрамором очаг – не чета тем, что мне доводилось разжигать. Если бы он еще мог нагреть эту роскошную спальню!
Внутри мелькнула шальная мысль. Может, попробовать договориться?
Я с сомнением разглядывала пылающий огонь. Что будет, если леди Шарлотта узнает о моих необычных способностях? Вдруг они ей не понравятся? Или, наоборот, понравятся, и она попытается найти им применение? Нет, лучше не рисковать. Герцогиня Авенау – это вам не леди Вонк, у нее и мозгов, и магии куда как больше, и она с легкостью сумеет сложить два и два. Еще бы! Не может обычный бытовик общаться с огнем. Значит, что-то тут не так, и леди Шарлотта обязательно выяснит, что.
Пламя загудело, облизнуло желтое полено и, сыто икнув, выплюнуло на решетку золотые искры. Они вспыхнули, зашипели, рассыпались яркими точками, оставляя тонкий слой пепла – белого, с тлеющими красными глазками и мелкими черными завитушками.
Мне нравилось смотреть на огонь. Было в нем что-то волшебное, то, что будило внутри воспоминания детства: небольшую, уютную гостиную, маму, сидящую у окна и штопающую чулки, играющего с деревянными солдатиками Ульрика, папу, читающего взятую у соседа газету. Тер Олаф всегда делился с нами свежей прессой, потому что, как и папа, любил порассуждать о политике. «Вот что я вам скажу, лорд Браге, – говорил он, попыхивая трубкой. – Не доведет нас империя до добра, попомните мои слова». А папа соглашался с ним и повторял свою излюбленную поговорку про дартов, у которых слишком длинные руки.
Я вздохнула и подошла к камину. Эх, если бы можно было вернуться обратно в детство, снова увидеть родителей и брата…
Огонь осторожно подкатился к моим ладоням, словно принюхивающаяся собака, и в этот момент сквозь шум дождя я расслышала доносящийся снаружи слабый шорох. Что за чудеса? Любопытство толкнуло вперед, я прокралась к окну, осторожно отодвинула занавеску, приникла к стеклу и замерла, разглядывая лежащего под кустами можжевельника человека. Мужчина. Это был мужчина. Он скрючился под низкими хвойными лапами и смотрел на меня затравленным, измученным взглядом, каким смотрит обычно загнанный зверь. Дождь затекал за воротник его измазанного грязью сюртука, хлестал по лицу, крупными каплями падал с распущенных светлых волос на лоб и щеки, стекал по шее.
Единый, да он же едва живой! Откуда этот несчастный тут взялся? Как сумел пробраться мимо охраны?
Я разглядывала измученное лицо, невольно отмечая, что у мужчины красивые правильные черты и высокий лоб, и что, несмотря на плачевный вид, он явно не беден. Об этом говорил и покрой сюртука с модным острым воротником, и выглядывающая из-под него белая манишка. Правда, сейчас она была, скорее, серой, но это из-за дождя и садовой грязи.
Пока я рассматривала чужака, тот так же пристально рассматривал меня. Не знаю, что он увидел, но взгляд мужчины изменился, и в мою сторону протянулась рука.
«Помогите», – прочитала по шевельнувшимся губам.
Внутри что-то дрогнуло. Я бросила взгляд на правое крыло особняка, где светились окна тетушкиной спальни, подумала пару секунд, прикидывая, что могу сделать и как незаметно выбраться из дома и, накинув темный плащ, выскользнула в коридор. Боялась ли я, что незнакомец может причинить мне зло? Немного. Но не откликнуться на отчаянный призыв не могла. Так было принято в моей семье – если человек в беде, ему обязательно нужно помочь. Жаль только, что когда мы сами оказались в беде, не нашлось никого, кто протянул бы руку, и болезнь унесла моих родных, которых можно было бы спасти, если бы у нас нашлись деньги на шергенскую настойку. Но их не было. И не только у нас. Виру не зря назвали «эпидемией бедняков». Лекарство, которое поднимало на ноги даже самых безнадежных, стоило тридцать золотых. Баснословная сумма. Не знаю, почему я выжила, доктора потом долго удивлялись, а я, очнувшись от липкого двухнедельного бреда, узнала, что никого из моей семьи больше нет. Ни папы, ни мамы, ни брата. И что все знакомые, к которым мама обращалась за помощью, ей отказали.