Ошибка Нострадамуса

Позднее оскорбленный Бунин вообще отрицал, что был с Набоковым в ресторане: «Прочел его лживые мемуары, изданные с царской короной над его фамилией, в которых есть дикая брехня про меня, будто я затащил его в какой-то ресторан, чтобы поговорить с ним „по душам“. Очень это на меня похоже».

Прошли годы, и Набоков обозвал кумира своей юности «старой тощей черепахой». Бунина же вплоть до его смерти продолжал волновать творческий феномен Набокова: «Этот мальчишка выхватил пистолет и одним выстрелом уложил всех стариков, в том числе и меня», — говорил он. И все же Бунин был уверен в том, что именно он является тем звеном, которое завершает золотой век русской прозы, — век Пушкина, Толстого, Тургенева и Чехова.

И в заключение: стихи Бунина светлы и целомудренны. В стихах Набокова есть эротика, но при этом нет в них ни тени пошлости или скабрезности. Я включил в свою антологию «Лилит» — одно из моих самых любимых набоковских стихотворений.

ЛИЛИТ
Я умер. Яворы и ставни
Горячий теребил Эол
вдоль пыльной улицы.
Я шел,
И фавны шли, и в каждом фавне
Я мнил, что Пана узнаю:
«Добро, я, кажется, в раю».

От солнца заслоняясь, сверкая
Подмышкой рыжею, в дверях
Вдруг встала девочка нагая
с речною лилией в кудрях,
стройна, как женщина, и нежно
цвели сосцы — и вспомнил я
весну земного бытия,
когда из-за ольхи прибрежной
я близко-близко видеть мог,
как дочка мельника меньшая
шла из воды, вся золотая,
с бородкой мокрой между ног.
И вот теперь, в том самом фраке,
В котором был вчера убит,
С усмешкой хищною гуляки
Я подошел к моей Лилит.
Через плечо зеленым глазом
Она взглянула — и на мне
Одежды вспыхнули и разом
Испепелились.
В глубине
был греческий диван мохнатый,
вино на столике, гранаты
и в вольной росписи стена,
Двумя холодными перстами
По-детски взяв меня за пламя:
«Сюда» — промолвила она.
Без принужденья, без усилья,
Лишь с медленностью озорной,
Она раздвинула, как крылья,
Свои колени предо мной.
И обольстителен и весел
Был запрокинувшийся лик,
И яростным ударом чресел
Я в незабытую проник.
Змея в змее, сосуд в сосуде,
К ней пригнанный, я в ней скользил,
Уже восторг в растущем зуде
Неописуемый сквозил,
Как вдруг она легко рванулась,
Отпрянула и, ноги сжав,
Вуаль какую-то подняв,
В нее по бедра завернулась,
И полон сил, на полпути
К блаженству, я ни с чем остался
И ринулся, и зашатался
От ветра странного. «Впусти» —
Я крикнул, с ужасом заметя,
Что вновь на улице стою
И мерзко блеющие дети
Глядят на булаву мою.
«Впусти», — и козлоногий, рыжий
Народ все множился. «Впусти же,
Иначе я с ума сойду!»
Молчала дверь. И перед всеми
Мучительно я пролил семя
И понял вдруг, что я в аду.

Иван Елагин

Лучший, на мой взгляд, поэт второй эмиграции. Человек сложной судьбы. Родился в 1918 году в семье дальневосточного футуриста, ученика Хлебникова, Венедикта Марта (Матвеева). Поэтесса Новелла Матвеева его двоюродная сестра. Отец, склонный к футуристическим причинам, назвал своего единственного сына Уоттом Зангвильдом. Впрочем, близкие всю жизнь называли его «Зайцем».

После большевистской революции отец увез семью в Харбин подальше от «рева событий мятежных», но в 1923 году, на свою беду, решил вернуться в Советский Союз. Трагедия семьи превзошла самые тяжкие опасения. В 1937 году отца расстреляли по обвинению в шпионаже в пользу Японии. Мать от горя сошла с ума и умерла в сумасшедшем доме. Дом отдали какому-то сотруднику органов. «Заяц», взявший к тому времени псевдоним Иван Елагин, оказался за бортом жизни. Чтобы избежать ареста, он стал бомжом и скрывался в мире изгоев и уголовников. В 1939 году умирающий от голода «Заяц» добрался до Киева, где показал советскому литературному вельможе Максиму Рыльскому свои переводы его стихов на русский язык. Рыльскому эти переводы так понравились, что он взял молодого поэта под свою опеку и даже устроил его в медицинский институт.

В том же году Иван Елагин женился на поэтессе Ольге Амстей, которая была старше его на шесть лет. Во время войны эта еврейская семья почему-то не успела эвакуироваться и осталась в Киеве. Иван и Ольга, раздобыв фальшивые документы, устроились санитарами в немецкую больницу. Когда Красная армия начала наступление на Киев, Елагин с Ольгой ушли на Запад, спасаясь от неминуемой гибели в советском концлагере. Они ведь сотрудничали с оккупантами.