Андрей Быстрицкий: Зачем это «Амазону»?
Майкл Бом: Они объяснили, что хотят поменять облик газеты. Для них это вызов. Джефф Безос такие чудеса творил в «Амазоне», у него уникальные мозги, и он хочет применить эти мозги и сделать «The Washington Post» успешной финансово. В журналистском смысле все в порядке, это великолепная газета.
Андрей Быстрицкий: Это «индивидуальный challenge»?
Майкл Бом: Да.
Андрей Быстрицкий: Или у него есть замысел?
Майкл Бом: Конечно, он хочет прибыль, это само собой. У него глобальные виды на СМИ. Тщеславие тоже имеет место быть. Он хочет, чтобы говорили о нем как о человеке, переделавшем «The Washington Post». Он думает о синергии между электронным видом СМИ и бумажным.
Андрей Быстрицкий: Я думал, что он свою аудиторию хочет еще больше привязать к себе, дать человеку возможность не выходить из пространства «Амазона», жить там.
Майкл Бом: Скорее всего, да. Чтобы привлекать больше людей. Тираж – несколько сотен тысяч людей, это новая аудитория.
Андрей Быстрицкий: Зачем вам бумажная копия?
Майкл Бом: Рано или поздно почти все откажутся от нее. Может, «The New York Times» останется. Есть консерваторы, у них аллергия на компьютер, они хотят именно чувствовать. Я не консерватор, но я люблю газету. Я весь день смотрю на компьютер, я хочу на бумагу смотреть.
Андрей Быстрицкий: Бумажная копия не исчезнет. Она будет носить сувенирный характер.
Майкл Бом: Она нерентабельна, это очень дорого.
Андрей Быстрицкий: Зато сколько леса сохраним!
Майкл Бом: Люди за компьютером все равно распечатывают. Я лично много распечатываю. Лично я люблю архив, я люблю библиотеку.
Андрей Быстрицкий: В отделе «Мнения» вы кого печатаете?
Майкл Бом: Страница выходит каждый день. Половина места – наши регулярные обозреватели, они разные: консервативные, либеральные, русские, нерусские. А половина – это гости по злободневным темам. Сейчас это Сирия. Моя работа найти сирийских экспертов, чтобы они описали эту тему.
Андрей Быстрицкий: Чего вы хотели бы достичь? Чего бы вы хотели для своей газеты?
Майкл Бом: Тираж на первом месте. Лучше репутация, больше узнаваемость. Сейчас «The Moscow Times» – это маленькая газета, тираж сложно сказать. Интернет – прежде всего. Если Россия будет расти, тогда «The Moscow Times» будет расти вместе с ней, потому что будет больше американцев, европейцев, которые не могут жить без России. Если Россия на обочине, нас никто не будет читать. Мы в одной упряжке.
Андрей Быстрицкий: Вы только по-английски пишете или на французском языке тоже?
Майкл Бом: Нет, только на английском.
Андрей Быстрицкий: Это правильно? Здесь больше людей говорят на тюркских языках.
Майкл Бом: Я думаю, что больше на русском.
Андрей Быстрицкий: Я говорю про иностранцев.
Майкл Бом: Это другие иностранцы. Я говорю про англоязычных. Английский – международный язык.
Андрей Быстрицкий: Имеет ли смысл выпускать приложения для гаджетов?
Майкл Бом: Если мы будем это делать, это будет на русском в первую очередь. Но пока таких планов нет.
Андрей Быстрицкий: Вы сотрудничаете с англоязычным радио?
Майкл Бом: По-моему, да, начинаем.
Андрей Быстрицкий: Мы думали о радио в Москве вроде МультиКульти в Берлине.
Майкл Бом: Если это будет на русском, то вы убиваете всех зайцев одновременно.
Андрей Быстрицкий: Вам легче быть дайджестом иностранных изданий, чем тратить деньги на самостоятельного журналиста? В отелях распространяют «листки», там основной набор сведений. Есть много газет, которые пишут о России. Может, вам обобщать, что пишут другие?
Майкл Бом: У нас есть такое, но это очень маленькая часть нашей газеты. Хотя пользуется спросом.
Андрей Быстрицкий: Тяжело ли на этом рынке продвинуться?
Майкл Бом: Мы нашли нашу нишу. Нашей аудитории мало «The New York Times».
Андрей Быстрицкий: О четвертой власти поговорим. Что вы под ней понимаете?
Майкл Бом: Есть ли четвертая власть в России или нет? Как главная составляющая системы сдержек и противовесов работает ли четвертая власть в России? Надо сказать, что Россия – молодая страна, не все сразу. Журналистика в России очень далека от четвертой власти. Именно по функциям. «Собака лает, а ветер носит» – это не четвертая власть. Четвертая власть, когда журналистика – настоящий рычаг влияния.
Андрей Быстрицкий: Газета выступила, что-то сделано, это было распространено. Я считаю, вреда от журналистики гораздо меньше, чем пользы. Часто журналистика поверхностна. Стандарты, которые придавали четвертой власти глубокий смысл (достоверность информации, проверка), они уходят.