— Уже поздно. Этот брат поможет сестренке застелить кровать, чтобы она могла заснуть, — устало сказал Бастинар. — Сестренке лучше не выходить за пределы этой комнаты.
Эмма чуть не заплакала от заботы четвертого брата, но ее сердце вновь сжалось от тревоги. Неужели случилось нечто страшное, чего ей лучше не видеть?
— Пожалуйста… Я хочу помочь… Простите… — бессвязно сказала она.
Бастинар тяжело вздохнул, и махнул рукой, потом безмолвно открыл дверь на кухню.
Дагеран с трудом поднимал опрокинутый стол, уцелевший только из-за своей массивности. Урман сидел среди осколков посуды с распухшей щекой и окровавленными губами. Он был весь покрыт гарью, рубаха на плече обгорела, открывая покрасневшую кожу. На полу возле жаровни были раскиданы угли, черная копоть покрывала стену, драконьим языком лизнув потолок. Табуреты валялись по всему помещению с поломанными ножками. Урман беззвучно плакал, обняв колени.
18.4
Эмма подбежала к нему, уселась на корточки, заглянула в лицо.
— Урман, где болит, чем помочь? — хрипло спросила.
Горец перестал плакать, поднял взгляд на Эмму и криво усмехнулся, открывая черноту выбитого переднего зуба.
— Неужели этот брат наконец заслужил доброе слово сестренки? Всего лишь понадобилось получить парочку тумаков. Поцелуй же меня, сразу станет легче!
Эмма тут же послушно наклонилась вперед и прижалась губами к светловолосой макушке. Потом, прежде чем руки Урмана сомкнулись на ее талии, вскочила и схватила стол с противоположной стороны, чтобы помочь Дагерану. Тот поднял брови в протесте, но капитулировал перед жалобным взглядом Эммы и они вместе вернули стол на место.
Она ужасно хотела спросить об Эрике, но никак не могла набраться смелости. Бастинар сказал, что он в порядке и этого должно быть достаточно. Она не может надоедать братьям в такое время.
Урман с показным стоном поднялся на ноги и присоединился к Эмме и Дагерану. Они молча приводили в порядок дом, поднимали черепки, оттирали стены и пол.
В очередном мятом покрытом гарью куске металла Эмма узнала часы работы Урмана и не выдержала:
— Сами они злобные твари! Ненавижу!
Бастинар обернулся, прищурился и бесстрастно заметил:
— Нелегко быть проигравшей стороной, сестренка. Учит смирению. Горы Баолян не выдержат очередной войны, им бы перезимовать без потерь. Если бы один из нас оказал сопротивление, это сразу бы раздули в провокацию и новое нападение. Поэтому мы должны уметь терпеть.
Эмма судорожно вздохнула, вытерла выступившие слезы.
— Я тут подумала… Если вы все равно не можете передать деньги на север в ближайшее время… Будет ли возможным одолжить их на месяц? Тогда мы сможем намного быстрее наладить производство… Я хотела сказать… Не могу подобрать слова…
Бастинар мягко улыбнулся. На его вечно скучающем лице эта улыбка выглядела как свежий распустившийся цветок. Дагеран тоже невольно заулыбался в ответ.
— Сестренка, я никому не могу доверить эти деньги. Никому, кроме тебя. Распоряжайся ими, как считаешь нужным. Этот брат тебе полностью доверяет.
Эмма ахнула и закусила губу. Если добротой можно убить, кажется, только что Бастинару это удалось.
— Эти сволочи еще желчью изойдут от зависти к вам! — пробормотала она, любовно поглаживая мятый бок побитых часов.
Раз Эмма нашла силы заговорить, то она задала мучивший ее вопрос:
— А где… Где же Эрик? То есть, второй брат.
Урман нервно дернул головой:
— Сестренка дала ему имя? Вот дурацкий счастливчик… Придумай же имя и мне!
Эмма с укоризной покачала головой. Только в себя пришел и опять за старое. Она взяла в руки метлу и принялась подметать пол.
Дагеран дернул в смущении плечами и сделал жест Урману замолчать.
— Сестренка, второй брат потерял лицо. Ему требуется немного времени провести в одиночестве.
— У него что-то с лицом? — испугалась Эмма. — Где он?
Братья тихо беззлобно засмеялись над ее реакцией. Эмма смутилась, но все равно подошла к двери в задний двор и украдкой выглянула наружу в темноту. Она помнила о том, что отныне не стоит рисковать и выходить. Этот мир что-то навсегда сломал в ней. Кажется, раньше ей казалось, что жизнь — безопасна.