Мне вдруг в голову пришла идея притвориться, что я задыхаюсь, чтобы он смог ударить меня под диафрагму. Может, так он смог бы освободиться от страха, что его жизнь прошла и была потеряна не ради великого добра. Но потом я представила, что ему не хватит физических сил, чтобы встряхнуть меня, а мне придется открыть, что это была хитрость, и последует взаимное унижение.
Чертовски трудно удерживать достоинство, когда восходящее солнце слишком ярко отражается в твоих закрывающихся глазах, и вот о чем я думала, пока мы охотились на плохих парней в руинах города, который никогда не существовал.
Наконец, зашел его папа и потащил Гаса обратно наверх, и в прихожей, под Ободрением, говорящим мне, что Друзья — навсегда, я присела, чтобы поцеловать его на ночь. Я вернулась домой и поужинала с моими родителями, оставив Гаса съесть (и вытошнить) свой собственный ужин.
Немного посмотрев телик, я пошла спать.
Я проснулась.
Около полудня я опять поехала туда.
Глава семнадцатая
Однажды утром, через месяц после возвращения из Амстердама, я поехала к нему домой. Его родители сказали мне, что он все еще спал внизу, поэтому я громко постучала в дверь перед тем, как войти, а потом позвала: «Гас?»
Я нашла его бормочущим на языке собственного создания. Он описал кровать. Это было ужасно. Я даже не смогла смотреть. Я просто криком позвала его родителей, и они спустились, а я пошла наверх, пока они его чистили.
Когда я вернулась вниз, он медленно очухивался от наркотиков, чтобы начать мучительный день. Я поправила подушки, чтобы мы могли сыграть в Карательную миссию на голом матрасе без простыней, но он был такой усталый, что лажал практически так же, как я, и мы не могли пройти пяти минут без того, чтобы быть убитыми. Больше не было красивых героических смертей, только невнимательные.
Я ему ничего особенного не сказала. Думаю, я почти хотела, чтобы он забыл, что я была здесь, и надеялась, что он не помнил, как я нашла свою любовь в безумии и луже его собственной мочи. Я вроде как мечтала, чтобы он взглянул на меня и сказал: «Ого, Хейзел Грейс. А как ты здесь оказалась?».
Но к сожалению, он помнил.
— С каждой минутой я все глубже осознаю слово униженный, — наконец сказал он.
— Я тоже писала в постель, Гас, поверь мне. Это не конец света.
— Раньше, — сказал он, и резко вдохнул, — ты звала меня Август.
— Знаешь, — сказал он через какое-то время, — это ребячество, но я всегда думал, что мой некролог напечатают в газетах, что у меня будет история, которую стоит рассказать. У меня всегда было тайное подозрение, что я особенный.
— Так и есть, — сказала я.
— Ты знаешь, что я имею в виду, — сказал он.
Я и вправду знала, что он имеет в виду. Я просто не хотела с этим соглашаться.
— Мне все равно, если Нью-Йорк Таймс напишет для меня некролог. Я хочу, чтобы ты его написал, — сказала я ему. — Говоришь, ты не особенный, потому что мир не знает о тебе, но для меня это оскорбление. Я знаю о тебе.
— Не думаю, что у меня получится написать для тебя некролог, — сказал он вместо извинения.
Я была так разочарована в нем.
— Я просто хочу, чтобы тебе хватало меня, но это невозможно. Тебе этого никогда не достаточно. Но это все, что у тебя есть. Я, твоя семья, этот мир. Это твоя жизнь. Мне жаль, если это отстой. Но ты не будешь первым человеком на Марсе, не будешь звездой баскетбола, не будешь сражаться с нацистами. Я хочу сказать, ну посмотри на себя, Гас. — Он не ответил. — Я не это имела в виду… — начала я.
— О, именно это, — перебил он. Я начала извиняться, а он сказал: — Нет, это ты меня прости. Ты права. Давай просто поиграем.
И мы просто играли.
Глава восемнадцатая
Я проснулась от того, что мой телефон играл песню The Hectic Glow. Любимую песню Гаса. Это значило, что звонил он — или кто-то с его телефона. Я взглянула на часы: 2:35 ночи. Его больше нет, подумала я, и все во мне развалилось.
Я едва смогла проскрипеть:
«Алло?»
Я ожидала убитого родительского голоса.
«Хейзел Грейс», — слабо сказал Август.
«Ох, слава Богу, это ты. Привет. Привет, я люблю тебя».
«Хейзел Грейс, я на заправке. Что-то не так. Ты должна мне помочь».
«Что? Где ты?»
«На шоссе, возле 86-ой и Дитч. Я что-то не то сделал с трубкой, не могу сообразить, и…»
«Я звоню 911», — сказала я.
«Нет нет нет нет нет, они заберут меня в больницу. Хейзел, послушай меня. Не звони 911 или моим родителям, я никогда не прощу тебя, не делай этого, пожалуйста, просто приезжай, просто приезжай и почини мою гребаную желудочную трубку. Я просто… Господи, это так глупо. Я не хочу, чтобы мои родители знали, что я уехал. Пожалуйста. У меня с собой есть лекарство, я просто не могу его ввести. Пожалуйста». — Он плакал. Я никогда не слышала, чтобы он так рыдал, за исключением того дня перед Амстердамом, когда я стояла у его дома.
«Хорошо, — сказала я. — Я выезжаю».
Я отключила БИПАП и прицепила себя к кислородному баллону, поставила баллон в тележку и надела кроссовки, оставшись в розовых пижамных штанах и баскетбольной футболке, которая раньше принадлежала Гасу. Я взяла ключи с кухонного ящика, где мама их хранила, и написала записку на случай, если они проснутся, пока меня нет.
Поехала проверить Гаса. Это важно. Простите.
Люблю, Х.
Пока я вела машину пару километров до заправки, я достаточно проснулась, чтобы задуматься, почему Гас уехал из дома посреди ночи. Может, у него были галлюцинации, или эти мученические фантазии полностью захватили его.
Я разогналась по улице Дитч мимо мигающих желтым светофоров, я ехала так быстро отчасти, чтобы успеть к нему, отчасти — в надежде, что меня остановит коп и даст мне возможность сказать кому-то, что мой умирающий парень застрял на заправке с трубкой у себя в желудке. Но ни один коп не появился, чтобы принять за меня решение.
На парковке стояло только две машины. Я подъехала к его. Открыла дверь. В машине включилась подсветка. Август сидел на месте водителя, покрытый собственной рвотой, его руки были прижаты к тому месту на животе, куда входила трубка.
— Привет, — пробормотал он.
— О, Боже, Август, нам нужно отвезти тебя в больницу.
— Пожалуйста, просто взгляни на нее. — Я подавилась запахом, но нагнулась, чтобы осмотреть место над его пупком, куда хирурги установили трубку. Кожа его живота была горячей и ярко-красной.
— Гас, думаю, что-то воспалилось. Я не могу это исправить. Почему ты здесь? Почему ты не дома? — Его вырвало, а у него не было сил даже отвернуться от коленей. — Ох, родной… — сказала я.
— Я хотел купить пачку сигарет, — пробормотал он. — Я потерял свою. Или они забрали ее. Не знаю. Они сказали, что принесут мне другую, но я хотел… сам это сделать. Сделать что-то крошечное самостоятельно.
Он смотрел прямо вперед. Я тихо достала телефон и взглянула на экран, чтобы набрать 911.
— Прости меня, — сказала я ему. Девять один один, что случилось? — Здравствуйте, я на шоссе на пересечении 86-ой и Дитч, и мне нужна скорая помощь. У любви всей моей жизни проблемы с желудочной трубкой.
Он взглянул на меня. Это было ужасно. Я едва могла смотреть на него. Август Уотерс кривых усмешек и нетронутых сигарет исчез, оставив после себя это отчаявшееся, униженное существо, сидящее рядом со мной.