Отец все время был веселый, только хмурился, когда рассказывали про умершего от обиды деда.
Терпел Дикой, крепился и вдруг признался отцу, кто стрелял в барина.
Отец долго и пристально смотрел.
— Эт ты, как же?
— Пуговицей, тятька, от дедкинова зипуна!
Задумался отец, а потом сердито сказал:
— Ты, Васька, брось, пользы от этого нет, — убьешь старого, молодой кобель будет; рассчитываться, так со всеми сразу. — В глазах отца полых-лун и потух огонь.
Скоро опять отец ушел на войну, а мать — по кускам.
XV
Жить Дикому стало туго. Зипун продувает, и в брюхе урчит.
Ванька Щегол то свининки принесет, то пирога кусок, то целый блин; друзья победней — просто краюшку, — тем и сыт.
Днем за делами, и живот не слыхать.
Делов-то днем немало. Перво-наперво утром. Мужики еще в сараи за кормом не успели уйти — нужно их опередить. Взял колдашку и — передом. Обязательно в огумьях лежат зайцы.
Самое большое удовольствие — это косого выпугнуть. Вскочит, стук лапами, а тут в него колдаем, как пырснет, сто тузиков не догонит, и-и-и!
К обеду — на гору. Там дел по завязке. Каждый себе смастерил скамейку, дно льдом наморозил и с горы ходом.
Надо поспеть на чужих накататься. Хозяйства у Дикого нет, и ему прощают такие штуки.
К вечеру на пруду — там еще хлеще. Вырубят прямо изо льда ледянки, разгонят по льду, пузом бац и — ширр!
Совсем к вечеру — на посиделки; которых ребят и не пустят, а Дикого пустят, — плясун.
Девки сидят, как угоднички, в десять шалей закулемались и нитки сучат. А ребята без делов — тары-бары. А вот как гармонист придет — тут дело начинается.
Тут отвечают Дикого лапотки.
Хоть совсем к утру, но и с посиделок выгоняли. Тут уж податься было некуда. В такой крайности шел на гумна, в солому; закопается в середку омета и кончено — у зайцев научился.
Плохо только, когда брюхо урчит. С сытым брюхом и в соломе за мое почтение.
— Эх! Ходи изба, ходи печь!
XVI
Так, день за днем на одной ножке прыгали! Проскакали холодные, пришли нюни, с капелями. Сыростью потянуло, а с нею потянуло в село разные вести. Мутные, шопотные.
— … Царя сместили… войне конец… землю дадут… — шелестело с языков. Стало больше солдат итти, с ними и вести ползли и слова новые разбегались:
«Митинги, оратели, капиталисты, буржуи и большаки».
Однако, весной что-то замолкло. Солдат шло совсем мало, землю не давали. Только как-то незаметно вместо стражника милиционер стал, а в имение десять солдат-кавалеристов пригнали. Охранять.
Шло лето, и вдруг опять забушевало. Поперли солдаты тучами. Все с ружьями, револьверами, а иной придет бомбами увешается.
— Ишь ты, Гаврюха, чисто арсенал!
— А ты чихаус уволок, — трунили друг над другом солдаты. Про «большаков» разговоры все чаще.
«Какие же они есть, — задумывался Дикой, — мотри, ростом вышли, вроде дяди Егора Бузанова С версту телеграфную». Ждал Васька отца со дня на день: — вот уж у него распрошу, — говорил друзьям — он у меня с понятиями, беспременно знает!
Но вот как-то поймал Дикого на улице солдат, — Матвей Коблов, и говорит:
— Слушай, паря, только не реви, скажи матери, штоб отца не ждала, долго жить приказал…
— Это как же, — задохнулся Дикой.
— Так-то, расстреляли, большавиком был, значит.
Ваську закачало, пошел и сел на бревнах. Сам не свой: большаки-вот какие большаки… — гудело в голове.
Тут же Матвей рассказывал: «… настоящий большевик… офицеры, значит, наступать до победы, — а он, гыт, вы, гыт, контра, вас, гыт, к ногтю надо, а солдатам брать ружье домой — с барином кончать… Ну, они его и тово… Чин-чином, яму вырыли, глаза завязали. Офицер дает „раз“, а он, как гаркнет: „Подлетай и соединяйся“».
— Как трахнули, так и нет…
— Самой то говорили?
— Нет ее, побираться ушла.
— Мальчонку-то жалко, а?
— Чево жалковать, бери вилы, да и тово… — указывает руками на поместье.
— Знамо, пора волю забирать.
— Будя, попили кровушки!
— Пожили довольно!
Деревня бухла, будоражилась и клокотала, несдерживаемая ничем. Большаки сказали просто и понятно: бери землю, гони помещика. Сигнальными кострами полыхнули первые погромы.
XVII
Володя приехал без погон, Слава — без светлых кадетских пуговиц. Старик-генерал сидел в кресле, опустив, как убойный бык, голову, а сын бегал и выкрикивал, тявкал комнатной собачкой: