— Прости, государь-племянник, что я без зова пришла к тебе; уж очень мне захотелось навестить тебя, государь! Услышала я, что ты всё скучаешь, печалишься.
— Неужели, тётя Лиза, мне веселиться при таком горе?
— Твоё горе, Петруша, миновало.
— Как миновало? Как миновало? Я недавно сестру похоронил… Эта утрата ничем, ничем не заменима! — и государь заплакал.
— Слёзы? Стыдись, Петруша! Слёзы — достояние ребят малых и нас, женщин, а ты — государь. Не забывай, что слезами и тоскою ты не вернёшь Наташу. К чему убиваться, своё здоровье портить? Ведь смерть — общий удел человечества. Все мы умрём, все!
— Я тоже скоро умру, Лиза, скоро!..
— Полно, голубчик, Петруша, что ты говоришь? Тебе жить надо, жить.
— Зачем?.. Для кого? Кому нужна моя жизнь?
— Странны твои слова, Петруша! Твоя жизнь нужна миллионам людей.
— Одни слова, Лиза, одни слова. Оставим лучше говорить об этом.
— Хорошо. Скажи, голубчик мой, когда же будет твоё обручение с княжною Екатериной Алексеевной… Неужели в своём горе ты забыл и об этом?
— Да, да, обручение с Долгоруковой… К несчастью, я помню, Лиза, это, помню.
— Как к несчастью?.. Я плохо понимаю тебя!
— Чего же тут непонятного?.. Я думаю, тебе, Лиза, известно, что я не люблю княжну Екатерину.
— Зачем же ты женишься на ней, Петруша?
— Ведь надо же мне на ком-нибудь жениться. Я… я хотел, Лиза, жениться на тебе, но ты не идёшь за меня… а как бы я был счастлив, если бы ты вышла за меня! — и император-отрок, взяв руку цесаревны Елизаветы, стал покрывать её поцелуями.
Прежнего холодного отношения к красавице тётке как не бывало; он на время позабыл своё гнетущее горе, и в его юном сердце опять загорелась отроческая, чистая любовь.
— Что прежде я отвечала на твои слова, Петруша, то и теперь отвечу. Невозможное то дело, невозможное, — твёрдо ответила цесаревна Елизавета.
— Ну, вот видишь, видишь?.. Я — несчастный человек… должен жениться не на той, которую люблю, а на той, которую не люблю.
— Тебя никто не смеет принуждать, Петруша; не женись.
— Нет, я женюсь, назло тебе, царевна, женюсь на Долгоруковой, — сердито проговорил император-отрок, быстро расхаживая по своему кабинету.
— Назло мне? Да какое же я зло тебе причинила?
— Ты отвергла меня и мою любовь, а с нею вместе и царство. Разве это — не зло?
— Нет, государь, в этом нет зла. А вот было бы большим злом, если бы я решилась стать твоей женою. И Бог, и люди… все-все строго осудили бы нас.
— Ведь в других государствах женятся же и на тётках, и на двоюродных сёстрах, и никто не осуждает.
Эта беседа была вдруг прервана приходом князя Алексея Долгорукова.
Пётр нахмурился; ему неприятны были на этот раз и сам князь, и его приход.
— Ты что, князь? По делу, что ли? — не скрывая досады, спросил он.
— Погода, государь, хороша; не изволишь ли куда-нибудь проехаться, прокатиться? — с поклоном ответил князь.
— На охоту пришёл манить меня? В лес, поближе к Горенкам? Так, что ли, князь? — желчно засмеявшись, проговорил государь.
Князь Алексей Долгоруков опешил: он никак не ожидал от государя таких слов.
— Ну что же молчишь, князь? В Горенки, говорю, пришёл меня звать?
— Воля твоя, государь, куда соизволишь поехать, туда и поедем.
— Да, да, пока я ещё не имею своей воли… Ну, как моя любимая невеста поживает, княжна Екатерина? — спросил император, сделав ударение на слове «любимая».
— Здравствует, великий государь, и шлёт твоему царскому величеству свой рабский поклон. Да только скучает, государь, сильно скучает, не видя тебя, твоих пресветлых очей.
— Вот что!.. Слышишь, Лиза, княжна Екатерина по мне скучает, — обратился Пётр к цесаревне и добавил: — Стало быть, она любит меня.
— Любит, государь, крепко любит. Кажется, сильнее своей жизни тебя любит.
— Какое для меня счастье!.. Не правда ли, Лиза? — полусерьёзно, полунасмешливо промолвил государь, которого, очевидно, злил этот разговор.
— Невесте подобает любить своего жениха, государь, — с улыбкой промолвила красавица цесаревна.
— Ты так думаешь, Лиза?
— Да, государь!
— И жениху тоже подобает любить невесту?
— Разумеется, государь!
— А большинство браков, пожалуй, происходит не по любви, но по расчёту… Не правда ли, князь? Впрочем, я говорю это не по отношению к твоей дочери; ведь она меня любит… так я говорю, князь?
Император-отрок был сильно возбуждён, и голос у него дрожал.
— Государь, и на самом деле тебе надо бы непременно на прогулку поехать, благо погода хорошая, — с участием проговорила цесаревна Елизавета Петровна, заметив тревожное состояние своего державного племянника.