— Беда! Совсем пропали мы: князь Алексей Григорьевич изволит сюда идти.
— Что, граф, дождались? Говорила я вам, скорее уходите! — упрекнула княжна Екатерина своего возлюбленного.
— Повторяю, вашего отца я не испугаюсь.
— Катюша, что это за мужик у тебя? — входя в горницу к дочери, спросил князь Алексей Долгоруков, показывая на графа.
— Князь, вы не узнаёте меня? — проговорил Милезимо, смело и насмешливо посматривая на Алексея Григорьевича.
— Граф Милезимо? Возможно ли? — с удивлением и гневом воскликнул Долгоруков. — Зачем вы пожаловали сюда? Что надо?
— Я пришёл, князь, повидаться с вашей дочерью, поговорить с нею.
— Вот как? Для того и нарядились в мужицкий зипун, чтобы обманом проникнуть в мой дом?
— Да, да, с тою целью я и нарядился по-мужицки, чтобы мне удобнее было увидеться с вашей прелестной дочерью.
— Скорее вон ступайте, не то я прикажу гнать вас в шею! — гневно крикнул князь Алексей.
— Меня гнать? Графа Милезимо?
— Не графа Милезимо я гоню, а паршивого мужичонку, который ненароком смел проникнуть на половину моей дочери, государыни-невесты.
— Батюшка, потише; что вы так кричите! — остановила отца княжна. — Или вам огласка нужна? Хотите, чтобы все дворовые узнали, что у меня в комнате под видом мужика был граф Генрих Милезимо? Сама я призвала графа, сама ему свидание здесь назначила, чтобы проститься с ним. Он был моим милым женихом, и, если хотите знать, я и по сей час люблю его… Да, да, люблю!
— Опомнись, Катерина, что ты говоришь! — с ужасом воскликнул князь Алексей, замахав руками.
— Сказала, батюшка, я правду… Сердце мне велело так сказать. Прощай, мой Генрих, милый, желанный мой, прощай!.. Судьба разлучает нас, но моё сердце и моя любовь всегда будут с тобою. Я не перестану думать о тебе и тогда, когда буду царицею великой Руси, — думать о том счастье, каким ты ещё так недавно дарил меня! Прощай!.. Нет, нет, не так с тобою прощусь я, Генрих, а вот как, — и княжна Екатерина крепко обняла и поцеловала графа Милезимо. — Теперь ступай… Ступай, Генрих!..
Граф припал поцелуем к её руке и быстро вышел.
— Ушёл!.. Ушёл, и навек мы расстались… О, мой милый, милый!.. — с рыданием воскликнула княжна, закрыв лицо руками.
— Опомнись, Катерина; ведь ты голову сняла с меня, осрамила, — с упрёком сказал дочери князь Алексей.
— К чему упрёки, отец? Я, право, не заслужила их. Вашей воле я послушна: я отвергла жениха, которого любила и люблю, и выхожу за немилого; чего вам ещё надо? — утирая слёзы, промолвила княжна Екатерина.
— Ох!.. Беда с тобою!.. Сама не разумеешь, что и говоришь. Ведь твой жених — царь, а ты царицей будешь.
— С милым сердцу идти под венец — вот это счастье, большое счастье!..
Наступил день обручения императора Петра II с княжною Екатериною Алексеевной Долгоруковой.
В большом зале дворца на персидском шёлковом ковре был поставлен стол, покрытый золотой парчой, а на нём ковчег со святым крестом и две золотые тарелки с обручальными кольцами. Обручённые должны были стоять под балдахином серебряной парчи с золотым шитьём; кисти балдахина держали высшие придворные чины. Направо на I шёлковом ковре стояли кресла для государя и налево — шитые золотом по золотому бархату кресла для невесты государя, для царевны Елизаветы Петровны, для бабки государя Евдокии Фёдоровны, а также и для прочих особ императорского дома.
Обер-камергер князь Иван Долгоруков в торжественном поезде отправился за своей сестрой, Екатериной Алексеевной, находившейся в Головином дворце.
Густая толпа народа окружила дворец, ожидая приезда невесты государя; там и тут вполголоса вели между собой разговор.
— Вот счастье-то Долгоруковым приплыло! Поди, не чаяли? — проговорил какой-то степенный купец с седой окладистой бородой, обращаясь к стоявшему с ним рядом старику с добрым, приятным лицом.
— Ох, ваша милость, господин купец, счастью тому нечего завидовать. Счастье на земле переменчиво!
— Известно есть… Куда же оно подевалось?
— Вот ты говоришь, что к Долгоруковым приплыло счастье: князь Алексей Григорьевич дочку свою обручает с императором Петром. С первого-то раза оно, пожалуй, и похоже на счастье, а если разобрать, счастья-то и нет!
— Заладил ты, почтенный: «Счастья нет!» Какого же ещё надо тебе счастья?
— А припомни-ка, господин купец, когда Меншиков обручил свою дочь Марью с великим государем, так ведь он тоже думал, что счастливее его нет на свете человека…
— Ты вот про что…
— Не начало, а конец венчает дело. Кто нынче счастлив, завтра несчастным может быть, — наставительным голосом произнёс старик.