- Можно ли прийти? - настаивал он.
_ Конечно, я разрешил ему прийти, но я его не заметил.
Во время следующей нашей встречи он мне всё рассказал: как узнал тебя по моему описанию, как узнал Бауэра, потому что я говорил, что он похож на Дюма-отца, и в каком он от этого всего был восторге.
Ну а теперь, Фрэнк, скажи, радовалась бы так какая-нибудь девушка, увидев тебя с другими людьми? Смотрела бы какая-нибудь девушка в окно и радовалась, что ты развлекаешься с другими мужчинами и женщинами? Ты ведь знаешь, в мире нет девушек столь преданных и лишенных эгоизма. Говорю тебе, юношей и девушек невозможно сравнивать. Еще раз решительно повторяю: ты не знаешь, что такое великая романтическая страсть или возвышенное бескорыстие настоящей любви.
- Ты всё это описал необычайно талантливо, - сказал я. - Конечно, я знал, что ты это можешь. Думаю, я могу понять очарование такой дружбы, но - лишь с точки зрения юноши, а не с твоей точки зрения. Я понимаю, что ты открываешь ему новые небеса и новую землю, но что он дает тебе? Ничего. С другой стороны, любая одаренная девушка что-то тебе дала бы. Если бы ты действительно тронул ее сердце, ты нашел бы в ней инстинктивную нежность, доказательство бескорыстной, утонченной преданности - ты преисполнился бы чувства неполноценности, твой взгляд стал бы колюч.
Ведь сама суть любви, этого тончайшего товарищества, о котором ты говоришь, родства душ - то, что другой человек тоже тебя обогащает, открывает тебе новые горизонты, новые возможности, а как этот твой юноша-солдат в этом тебе может помочь? Он не приносит тебе никаких новых идей, никаких новых чувств, не может сообщить тебе новые мысли. Я не вижу в этой связи романтики, развития души. А девушка отличается от юноши во всех смыслах. Ты научишься от нее столь же многому, сколь она - от тебя, и никто из вас иначе не сможет развить свою идеальную сущность. Вы оба - половинки человека, части одного целого, которые нуждаются друг в друге.
- Фрэнк, ты очень искусно это сформулировал - иного я от тебя и не ожидал, (возврашаю тебе твой комплимент). Но ты должен признать, что юноша, как бы то ни было, лишен ревности, низменной зависти, глупости и поверхностности. Такие-то дела, Фрэнк, некоторые из нас ненавидят «кошек». Я могу объяснить причины, по которым я их не люблю, и для меня эти причины - решающие.
- Юноша, который клянчит велосипед, вовсе не похож на человека, лишенного низменной зависти, - возразил я.
Затем продолжил:
- Вот ты говорил о романтике и товариществе, а способен ли ты испытывать подлинную страсть?
- Фрэнк, что за глупый вопрос! Помнишь, что сказал Сократ о чувствах, которые он испытал, когда ветер поднял хламиду, и он увидел ноги Хармида? Помнишь, как кровь закипела в его жилах, как его ослепило желание - сцена более волшебная, чем страстные любовные строки Сафо?
Никакая другая страсть не сравнится с этой. Страсть женщины разрушает. Она постоянно искушает тебя. Она жаждет твоего желания - это тешит ее тщеславие более, чем что-либо иное, а ее тщеславие тем ненасытнее, чем слабее ее страсть, так что она постоянно искушает тебя излишествами, а потом винит за физическое пресыщение и отвращение, которое сама же и внушила. В отношениях с юношей нет тщеславия, нет ревности, следовательно - никакого искушения, ни малейшей толики вульгарности - следовательно, страсть всегда свежа и остра. О Фрэнк, поверь, ты не знаешь, что такое великая романтическая страсть.
- Твои слова лишь доказывают, сколь плохо ты знаешь женщин, - ответил я. - Если бы ты объяснил всё это влюбленной в тебя девушке, она сразу тебя поняла бы, и ее нежность возросла бы вместе с ее самопожертвованием: все мы растем, отдавая. Если женщин больше, чем мужчин, волнует доброта и ласка, это - потому, что они испытывают больше нежности и способны на более глубокую преданность.
- Фрэнк, ты не знаешь, о чем говоришь, - резко возразил Оскар. - Ты повторяешь старые общие места. Юноша пришел сегодня вечером со мной на вокзал, он знал, что я уезжаю на полгода. Его сердце налилось свинцом, в глазах вновь и вновь появлялись слёзы, как он их ни сдерживал, но все равно он пытался быть веселым и беззаботным ради меня. Он хотел показать, как он рад, что я буду счастлив, как он благодарен мне за всё, что я для него сделал, за новую жизнь разума, которую я ему подарил. Он делал всё, что мог, чтобы меня подбодрить. Я расплакался, а он стряхнул слёзы.