Первым я уложил длиннорукого горбуна с бледным лицом. Он завалился, подминая под себя еще двоих в серой шерсти. И пока визжащий клубок скидывал дергающуюся кладь, навел оружие на выскочившего вперед разъяренного багника. Багник даже визгнуть не успел, получив заряд в спину, а коршуном летящего мигуна подстрелил Мишаня. Эти синегубые, когда жареным пахнет, такое творят, что не каждый пограничник или охотник прикроет. В е к н е з а б у д у, Мишаня.
Зверье метнулось вроссыпь, и один из них был убит метко брошенной бутылкой. «Святая вода» облила его до половины, сделав похожим на полусжареный шашлык. Верхушка, дымя, обугливалась, а сырая половинка так яростно махала когтями, что нежить вертелась, как юла. Я даже не успел рассмотреть, что это было.
Из всех осаждающих остался только один — задастый дебил, бритый и улыбающийся. Такие сумасшедшие, попадая в энергополе чужака, становятся на удивление агрессивными. А сил у них, дай бог каждому.
Заряд было на него жалко тратить, можно и обычным способом нейтрализовать, да и, вообще, трогать подобных — грех. Но дебил визжал, махал руками, наступая, и сержант двинул его прикладом.
Горюны куда-то исчезли. Черномазая гайда — самая опасная из всех — получила три пули в хвост, но ушла, падлюка, в стену, распластавшись жирным пятном в штукатурке. И хрен с ней, далеко не уйдет — мои коллеги ее быстро определят. Так что одолели ОРВЕРов на пять с плюсом, даже не верится.
Людской поток заструился по лестнице вниз, а нас подхватил обгоревший Бейсенов с забинтованным горлом.
— Туда, — хрипел он, тыкая скрюченными пальцами в дальнюю арку. — Туда ходить!
В руках у него было древко с наконечником и обрывками знамени и связка матовых лезвий — такие же приходилось видеть в некоторых убитых чужаках.
Крепкая на вид стена, у которой толпились, чем попало вооруженные постояльцы госпиталя Осипова да санитар с карабином, внезапно оплавилась и рухнула вниз.
Царапая когтями обломки, выскочили горюны и напали на Мишаню. Но я не мог помочь ему. Впереди, тяжело ворочаясь в клубах оседающей пыли, хватал щербатый угол кто-то большой, черный и смрадный. Когти его сжали кирпич, и обожженный тысячью градусами кусок глины треснул, истираясь в прах. Голова чудища поднялась, и стало видно, что росту в нем около пяти аршин. Рычащая гадина без натуги оторвала ногу, видневшуюся из-под обломков стены.
Хр-ра-вас! Брызгая кровью, нога шлепнулась мне в грудь, а Буран Бейсенов закричал что-то по-казахски, в два прыжка очутился близ чудища и воткнул в него свое знамя-копье. Только на зверя это ничуть не подействовало. Махнув лапой, он ударил Бурана по голове, вогнав ее в туловище. Подняв уже бессильное тело, несильно шлепнул древком пониже спины.
И скользнул в мозг, покрывая злобной трясью мышцы, сигнал: это он, это он, сволочь, насадил Светланку на крюк! И завизжав, как за секунды перед этим Бейсенов, я сорвался вперед, стреляя на ходу.
Заряды шли мимо. Реакция твари впечатляла: неимоверно скоростные движения влево-вправо, в сторону и еще раз влево, и сжатые в ударе когти вкупе с наглой, презрительной усмешкой.
Уворачиваясь от пуль, волчина бежал мне навстречу, да только сам себя перехитрил. Когда он изогнулся для удара, я всю силу, всю ярость и боль, все, что накопилось во мне, собрал на острие штыка. И за мгновение до его победного маха прыгнул на колени с прогибом назад, как учил когда-то Берендей.
Черная туша упала чревом на лезвие.
Волчара даже не понял сразу, что все уже, что отпелся. Глазки красные такие маленькие, удивленные. А чуть позже, когда загорелась от серебра плоть, в них открылась бездонная пустота, и я наслаждался, глядя в эту пропасть.
Потом завизжал горюн и забился в агонии — Мишаня выросшими клыками оторвал ему голову. И чуть не убили потом сержанта ворвавшиеся на подмогу осназовцы «Щита». И меня чуть не убили, когда, бросив качаться в горелой псине винтарь, я отталкивал их от закрывавшего волосатые уши сержанта.
В обожженных стенах госпиталя больше не таились ОРВЕРы, и мы вместе с трехпалым труном* шаг за шагом исходили все гектары вокруг, потому что солнца уже не было видно и нечисть пряталась меж кустов и деревьев.
Потом несли своих раненых. А раненых чужаков мы убили всех.