— Холодная совсем. Слепцинский стал резать ее. Всё равно, говорит, помрет, а так хоть на интересные факты анатомии посмотрим. С ланцетом стоит, шутит, себя подбадривает, а ланцет, как по камню ездит — резать не получается. Он скальпель уронил и за горло схватился — бронхоспазм, как при сильном морозе… Девочку эту в исследовательской оставили… для изучения.
Врачиха уставилась на давно потухшую папиросу и закричала вдруг:
— Вы дадите мне прикурить, в конце концов?!
Я усадил ее на стул, сам подкурил, вставил ей в рот папиросу и спросил, с трудом справляясь с тысячами знакомых иголок, которые, взбираясь по позвоночнику, уже несли ответ:
— Кто? Фамилия, имя, адрес проживания или место службы. Когда доставлена?
Ответ прозвучал сухо и четко, как рапорт:
— Далматова Астра Евгеньевна, МПВО Красногвардейского района, доставлена два дня назад с Водопроводной улицы с многочисленными резаными ранами и полостным проникновением стекла.
Я выскочил в коридор, даже не спросив, где палата Астры.
Грозный доктор поднимался по лестнице, а следом семенил второй — маленький, суетливо докладывая:
— ЧП в исследовательской…
Я побежал еще быстрее. Правда, совсем скоро остановился, точнее — затормозил в вестибюле, услышав разговор сверху. Задрал голову.
— Чего этой дуре надо? — кряжистая пожилая санитарка обращалась к более молодой, будто на шарнирах спускавшейся по мозаичным плиткам. — Жива и ладно. Руки тебе, ноги целы — радуйся.
— Вы не правы, Митриевна, — спорила шарнирная, — кто ж ее возьмет с такими шрамами? Будто когтями по лицу — жалко девчонку.
— А нечего по крышам бегать в шинелях, — озлобилась старуха. — Думаешь, не знаю, чего они возле окопов толкутся?!
- Да ведь мобилизация. Всех подряд забирают, и женщин.
— Мобилизация, — старуха исходила желчью, — небось, не схотела бы — не забрали. — И мерзко хмыкнув, добавила: — Ты за нее не хлопочи, что никто не возьмет. Возьмут. Еще и как возьмут.
— Как?
— Развернут к стене, чтоб личика видно не было, и так возьмут — запищит!
— Ладно вам...
— И с такой физией возмут. Правда потом скажут… как ее зовут-то?
— Да не знаю я! Ее с другими эмпэвэошницами с Водопроводного привезли. Так мало, что порезаная…
— Вот! Порезаная. Извините, скажут, дамочка, но с вашей мордой только в цирке тигру пугать.
— Митриевна, вы слушаете, а? Она вроде как погибшая была!
Я сбросил оцепенение и рванул к санитаркам:
— Что… произошло?
— Вы про эту девушку? — следила за моей рукой молодая санитарка.
— Да.
— Она исчезла, — сказала та, не сводя глаз с моей красной книжечки, — ее привезли…
— Когда?
— Позавчера. Привезли с пожара…
— Исчезла когда, я спрашиваю!
— Да вот только что! — радостно сказала желчная старуха. — Пайку небось уперла и смылась.
Так сильно захотелось двинуть ее башкой о стену, что аж в руках зазудело. Но эта квадратная улыбающаяся дрянь с ведром, наверное, догадалась:
— Через черный ход, — она, пятясь, отступала за угол. — В парк! В парк она побежала, больше некуда.
Я бросился к запасному выходу, волоча попавшегося на пути дедка-аптекаря. На улице проорал ему:
— Где дверь в парк?!
Провизор, синея, махнул рукой в сторону старой котельной, и я побежал так, как никогда не бегал в жизни.
— Астра, стой!!!
Принцесса остановилась у трехметрового кирпичного забора, обвитого плющом. Через белый халат проступили пятна крови.
— Не смотри на меня, не смотри на меня, не смей!!!
Голос резал душу, вжимая ее куда-то вниз, в желудок. Там душу свернуло в хлюпающий насос, который бил в голову холодным стуком. Астра стояла в двух шагах от меня, пряча лицо рукавом.
— Не смотри, слышишь?! Отвернись!
— Астра, иди сюда.
— Зачем?
— Я люблю тебя.
— Меня нельзя любить такую.
— А мне все равно, какая ты, я тебя люблю, какая ты есть.
— Любишь, значит?! — отчаянно крикнула принцесса. — Тогда, смотри!!!
Она резким движением повернулась, и я увидел, что с ней сделала война. Четыре длинных пореза изуродовали половину лица, извиваясь от виска до подбородка. Кое-где они смыкались красными буграми, а еще один, будто коготь, разорвал уголок рта.
— Иди сюда, Астра, — повторил я, глядя, как дрожат ее губы.
— Не надо мне твоей жалости! — сломалась она в крике и, сжав кулаки, откинула черную прядь. — Не подходи, не смей!
Вдруг подломились ноги, и я отлетел от стены. Отброшенный на десяток метров движением ее руки, я мягко шлепнулся на землю, закричав тут же:
— Астра, стой!