Из окон вывалились и шлепнулись вниз несколько огромных черных клякс. Земля вокруг всколыхнула. Шипящие брызги к нам не долетели, но спутанная борода электрических проводов катодной пушки мгновенно занялась пламенем.
— А ну, посторонись.
Рябой сержант, вынырнувший из-за спины, оттиснул меня плечом от электрического столба и уверенно запустил пятерню в его широкое основание. Вытащенный им провод мгновенно был пристыкован к обмотке пушки, разворачиваемой в сторону оседающей котельной.
— Отцепляй.
— Товсь.
— Товсь два.
— Прицел.
— Огонь!
Короткий ствол рыкнул, выбрасывая из жерла мохнатый клубок электрических молний. Хлопнул взрыв в бетонной утробе подвала, сорвало с фундамента и подбросило на аршин вверх закопченную бетонную коробку. Столб огня вырвался из дымовой трубы и лисьим хвостом полетел вверх, забирая души дохнувшей нечисти.
Небо сбросило их — на больницу посыпалась сажа. Подул ветер с Невы, невдалеке заворчал мотор грузовика, а за переездом все также истошно вопил сигнал оповещения.
Большинство пострадавших находилось в инфекционном отделении. Миронов был уже там, оцепив милицейским кордоном одноэтажный барак. Пашка охал и морщился, придерживая забинтованной клешней распахнутую шинель, а в другой руке плясал суровый наган, который он безуспешно пытался держать в створе выхода.
— Куда прешь?! Назад, стрелять буду, сволочь, — вопил Миронов, пугая тифозника выглянувшего в окно. — Не, ну ты смотри на них!
Испуганный больной спрятался, но на его место, сразу же, заступил следующий любопытный.
— Морду спрячь, холера, а то свинца меж рогов всыплю, — пугнул «сменщика» Миронов и сокрушенно стал очищать налипшую на обувь грязь.
В милицейской команде потерь не было, мои тоже легко отделались, а санитары бодро накачивали народ блефазолом.
Поганая это штука. После двух уколов организм выключается, и, придя в себя, человек порой не может вспомнить, как его зовут. Было в этой микстуре что-то противное естеству, как шестой палец на руке. На сто процентов не поручусь, но говорили, что готовят ее из вытяжки спинного мозга менингитных больных в спецлаборатории института Пастера. Гражданских, напрямую столкнувшихся с орверами, морили поголовно. Моторную память отшибало и многие уже не могли сказать, что они делали вот только что, даже спустя месяц после прекращения инъекций… Однако московскому начальству недосуг вникать, главное чтоб разговоры о привидениях и чертях не переплескивали через край. А незаткнувшихся очевидцев после блефазола можно было легко зачислить в недостатки советской психиатрии: ну кто, в самом деле, серьезно воспримет человека, по десять раз на дню здоровающегося с друзьями и соседями…
Возле окон главного корпуса толклись пациенты, исчезавшие подобно стайкам мальков, когда кто-нибудь из нас поворачивался в их сторону. Лейтенант Ким из ГНТО, спустился за мной в подвал разрушенной котельной. Он щелкал «лейкой» и восторженно тыкал ногтем в стену.
— Похоже на удары молнии, — водил фонарем Ким по марсианскому пейзажу, — осветительную аппаратуру сюда качественную надо.
Лейтенант был до войны аспирантом на кафедре переменных токов Электротеха и, попав в родные стихии, напрочь забыл о своих прямых обязанностях.
— Какая мощь! Энергия! — восклицал Ким, отбиваясь от усилий направить его деятельность в нужное русло. — Миллион вольт!
Я, из противности, подорвал его восторженность сомнением: если бы здесь ударило миллионом вольт, и больница рухнула бы.
Ким как школьника ударил меня по козырьку фуражки.
— Вся энергия туда пошла! К ним! Ты понял, Саблин, к ним! Эдакая бомба в ад, подарок Вельзевулу. А ведь не верили Сергей Николаичу, на смех, идиоты, поднимали. Ты лучше рисуй, а то, не дай бог, исчезнут эти образины на кирпиче — вспоминай потом. А фотокарточки, сам понимаешь, какое дело — не всегда фиксируют дематериализацию орверов.
Я стал делать наброски, на что Михей, попеременно заглядывая то мне в блокнот, то на стену с «негативами», глубокомысленно заметил: — Что там увидеть можно? Каша какая – то!
Однако в «каше» вполне можно было различить четкие фрагменты: руку с пальцами – на одном было кольцо, большую ржавую шестерню, голову лошади. С самого верха стены удивленно взирала автомобильная фара с куском радиатора. Ожидая увидеть отпечатки раздавленных орверов, я был немало озадачен: впечатление было такое, будто огромная толпа из людей, машин и животных на полном ходу врезалась в наш заслон – сплющиваясь в адское месиво.