— В общем, так. Езжайте без меня. По дороге заскочи к Смольному и проверь посты — так передал Евграф.
— Посты? — Лицо Михеея вытянулось. — А, ну да.
Он пошел через парк собирать личный состав, а я повернул к инфекционному бараку. Там все уже «отцвело», только мироновская охрана столпилась оживленной кучей. Скрюченный человек в больничной одежде, с прижатыми окровавленными руками к животу, был мертв.
Кто ж его?.. Наверное, вон тот, коренастый, он более всех говорлив.
— Я крики услышал, — держа на вытянутой руке закопченный штуцер, живописал стрелок, — и давай сюда. Этот — навстречу. Визжит и катится, не остановишь. Ну, я его и того…
Наш санитар вытащил труп на дорогу и откинул стекло со шлема:
— Ему бы пивных дрожжей похлебать да ампулу никотиновой кислоты, а не термопатрон… Я тоже его за мигуна принял: дышит, а пульса нет… Распсиховался, наверное, и полез буянить. Обычная пеллагра, товарищ командир, без патологий.
— Болезнь такая, от голода, — сказал я напряженно слушавшим милиционерам.
— А мы, честно говоря, трухнули малость, — признался-таки коренастый, — хоть и говорил товарищ Миронов, а поди ж ты…
— Ладно, ребята, свободны. Благодарю за службу. У ворот будет автобус, вас отвезут.
Ожидая машину-похоронку, я закурил, присев на поваленный ствол.
Нужно упредить наших розыскников. Пока Евграф мыслит, у меня есть еще время, но когда он свяжет все ниточки, начнется охота. И охотиться будут многие: и оперотдел ОСКОЛа, и милиция, и, наверное, армейцам поставят задачу. За те несколько часов, что удалось выхитрить у Полюдова, надо понять кто такая или, что такое Астра.
Долго не хотелось верить в то, что случилось, но слишком много совпадений легло на чашу весов. И последним камнем упала картина Веденяпина. Когда я увидел Астру в окружении черных старух на этом рисунке, дикая струна обожгла душу горячим звоном. Проклятое баре, отталкивая сомнения, вопило в полную глотку: «Она! Она! Ведьма!» И знал я, что не фальшивит интуиция, хотя все внутри упиралось и холодело от запоздалого прозрения, а сердце растерянно билось в острых клиньях. Но что бы там ни было, первым снегурочку найду я. И не получат ее наши. Я с а м е е н е й т р а л и з у ю. Если хоть одна капля человеческого осталось у снегурочки, не достанется ее тело креслу с голубыми огоньками в серебряной решетке — я хорошо знал, что ждет после поворота рычага на отметку «Пуск». По сравнению с этим грозящая мне штрафная команда — конфеты «Мишка на Севере».
Скажу прямо: не улыбалось мне увидеть бумагу, начинающуюся фразой «Дисциплинарная комиссия ОСКОЛ постановила…» Но еще менее хотелось увидеть принцессу в руках контрразведки, когда поведут ее, обвитую смоляной веревкой к фургону с надписью «Эпидемстанция». Если такое случится, останется только пулю в лоб, иначе картина эта поперек жизни станет. А если сможет человек с таким грузом жить, то грош ему цена и прямая дорогу на мусорку.
Как же хотел я увидеть принцессу все эти дни! Как хотел обнять и прижать к себе. И вот иду я искать невесту в красной маске палача. Селяви, как сказал некий французский мудочес, или по нашему — жизнь дерьмо.
Тоскливее ожидания бывает только дождь в осень. Никогда еще люди не выигрывали схватку со временем, и никогда не отказывались от борьбы. Разумеется, исключения есть. Но я не был исключением, поэтому и заставлял уже и так нарушившего все мыслимые инструкции водителя «похоронки» гнать под свистки регулировщиков.
«Еду к ней, еду к ней, еду к любушке своей», — вертелся в голове напев. Подобная чушь нередко липнет в самые неподходящие моменты. Движение через Большеохтинский оказалось перекрыто — везли артиллерийские БОТы на платформах.
Еду к любушке своей…
Через несколько минут я спрыгнул около моста, откуда и начал личный Поиск. Громкое такое слово… А по сути простой обход мест, где могла быть Астра - человек: экскурсионных троп в тонкий мир еще не проложили.
Всего адресов было шесть. Маршрут через Охту прошел от поворота Невы на Палюстрово и заканчивался, упираясь в здание фарминститута на Песочной. Везде было приблизительно одно и то же: умер, эвакуировалась, погиб на фронте или призван в армию. Только Зина Федорова, моя бывшая ученица, была в пределах досягаемости, но в данный момент стояла смену на тарной фабрике №7. Оставался последний адрес в подвале дома на улице Лаврова, и я его тоже прошел честно, хотя и без всякого результата. Длинный путь в лабиринте закончился опечатанной дверью. Выйдя на улицу, я очутился в каменном срубе ленинградского двора, малознакомого, но в архивах памяти проходившего.