Электрик не ответил и на сей раз. Я, видимо, был уже для него «исходным материалом», только тем и отличающегося от рыжей твари в углу, что не требовался для меня переводчик.
Задавленный тяжелыми предчувствиями, я утих надолго, и обеспокоенный моим молчанием Самонов оторвался от электрического ящика.
— Скоро закончу, — улыбнулся оператор со свойственной технарям отстраненностью от бытия и, повозившись немного с жирным зеленым проводом, воткнул его в гнездо. — Вам сюда, товарищ старший лейтенант.
— А-а, э-э…
— А чего тянуть? — искренне удивился изверг. — Пока подгоним, приладим, пока то, да се… Начальник придет, а мы уже готовы! — И глядя, как я отхожу к двери, добавил: — Ничего вы там не выстоите, идите лучше сюда.
Он стал позади кресла, обхватив спинку руками, но опять выпал толстый провод. Самонов стал его паять, сильно дымя квасцами, и тыкал в диодное чрево до тех пор, пока не выбило свет.
Я метнулся к выходу. Техник, беззлобно матерясь, возился в темноте с проводами, а я успел воткнуть в зазор между стальной коробкой и замком отточенное лезвие ножа. Зажегся свет, и замок-автомат тихонько щелкнул.
Фортуна указала дорогу вдоль крашеных стен, а Самонов бился в дверь с той стороны — такой замок срабатывает на включение-выключение электричества. Пока вахлак размыкал контакты, я успел добежать к голосам над лестницей.
Один — высокий и занудливый — был явно Ершаковский, зато другой показался роднее папиного — посмеиваясь и фыркая, сыпал опилками беседы подполковник Полюдов.
Товарищ начоперод давил на товарища начконтрразведки, а товарищ начконтрразведки отбивался от товарища начоперода. Начоперод настаивал, а начконтрразведки уклонялся. Начконтрразведки обличал, а начоперод требовал ответить: почему командир ОСМАГ-2 сидит под стражей без какой-либо санкции?!
Когда я поднялся наверх, спор уже входил в ту фазу, в которой филологические аргументы начинают уступать места козырям более действенным. Увидев меня, Евграф сделал шаг назад.
— Вот мы спросим у старлея, что это за добрая воля у него такая, если вместо руководства группой, он в контрразведке чаи гоняет.
— У товарища Ершакова своеобразные понятия о добровольности, — сказал я, отходя за спины Евграфа и молчавшего пока Руиса.
Выходило трое наших против двух — на стороне контрразведки был еще усатый ПАРАВОЗовский бээровец*. Но это все-таки их территория, и мы обратным клином стали просачиваться на волю.
Хотя главный контрразведчик не стал звать на помощь охранников из НКВД, торчавших в сторожевом домике (это было против правил), но дорогу в управление испортил нам Ершаков основательно. Он застолбил себе место в Полюдовской «эмке» и, поворачивая голову, то ко мне, то к испанцу, обещал нам разные гадости весь путь. По прибытию оба подполковника отправились к Хлазову, а Руис дождался Михея, который, отобрав тэтэшник, усадил меня под замок.
* ПАРАВОЗ — Группа ОСКОЛ, специализирующаяся на борьбе с параэнергетическими возгораниями. БР (общеразговорное – бээр, бээровец) — Боевой Расчет.
Глава 13. Фотографии на память
Что там произошло у Евграфа я не знал. И даже спросить не успел. Дверь хлопнула, а промежуток между скрежетом ключа и сильным, без замаха, полюдовским «крюком» был слишком коротким. Я полетел на пол какой-то замысловатой траекторией: рядом бахнулась керосиновая лампа, смешивая звон стекла с отблесками оранжевых искр в глазах.
Захотелось укрыться, заползти в убежище, исчезнуть… но движение оказалось напрасным. Начоперод исчез, а вместо него сделал шаг вперед злющий мужик. Он склонился.
— За что? — пытаясь остановить неизбежное продолжение спросил я.
— Я тебя убить хочу, Саблин. Полностью. Чтоб душу вырвать с корнем.
Он склонился еще ниже, ругаясь очевидными для такого случая словами. А я, опустив локоть, смотрел, как багровеет сжатый полюдовский кулак. Но нет – Евграф лишь тряхнул за грудки. Шлепнув мне на грудь прямоугольник черно-белой бумаги, он подобрал валяющуюся лампу и принялся устраивать на ободок новое стекло. Справляясь с собой, Полюдов поднял опрокинутую табуретку, после чего стал наводить порядок на столе.
— Ты гляди Саблин. Рассматривай. Никого не узнаешь?