Качнулась под потолком тяжелая люстра и начала вращаться с тяжелым скрипом, усиливая отраженный свет. Я невольно пригнулся.
— Чего дергаешься? — тихо произнес голос над ухом, когда голова перестала кружиться.
Это был Евграф. Изумление читалось на его лице, однако мое, наверняка, вытягивалось не меньше.
— Ев…ев… е
— Ты куда нас, мать твою, завел? — зло спросил начоперод и дернул оплавившийся кабель. Оплетка посыпалась, обнажая черные спекшиеся провода.
Дорога назад, в нашу реальность была закрыта и ни один человек в мире не знал, что может встретится здесь. Каким образом сработал чертов шлем?!
— Саблин, а ты часом не псих, а? — проскрипел Евграф, вглядываясь в рассеивающийся туман. — Или тебя Грюнберг недолечил…
Зрачки Полюдова вдруг расширились. Он смотрел куда-то сквозь меня, то ли ругаясь, то ли приказывая. Я все никак не мог понять, что он шепчет, пока не сорвалось с закушенных губ: «…споди, освободи мою силу…». И таким взглядом жег то, что было у меня за спиной, что стены мог оплавить. Я обернулся.
На фоне окна, рядом с деревянным ящиком, появился женский силуэт в легком, как марля, платье. Плавно, следуя некоему ритуалу, подняла он лежавший на ящике электрический обруч. И, надевая, склонил голову.
Наклон этот, сделанный столь причудливо, что повторить его не смог бы никакой человек, продолжился ломаными изгибами рук и ног. Если бы в механическую куклу вселялась душа, то она бы оживала именно так: на ходу превращая острую раздельность движений в грацию, неуловимую настолько, что путь ее отмечался, лишь белой россыпью прикосновений к воздуху.
— Марлевая, мать их, Невеста. Да похрену! — Евграф поднял разрядник. — Пусть о н и боятся!
«Бо-ят-ся… я-тся…» — эхо отразилось от стен, возвращаясь и принося с собой животный ужас.
Она приближалась. Марлевая Невеста в обтягивающем платье, длинных перчатках, обвитых жгутами и в невесомых чулках, сотканных из белой хирургической нити, уже увидела нас. Легкие балетные па сжимали пространство — каждый мах или поворот — на несколько метров.
— Ее нельзя было звать, — прошептал Полюдов, пытаясь нажать на курок. Но с появившейся бело-марлевой силой ему никак не удавалось совладать, рука Евграфа дрожала. Я отступил на шаг.
Тотчас, будто дождавшись этих жестов безволия, фигура в белом закружилась в совершенно безумном танце. Это было неумолимое скольжение на границе тверди и воздуха, мигом разорвавшее сознание. Казалось, балерина кружит везде, но увидеть ее целиком не получалось — короткий миг движения сразу поглощала пустота, и появлялась она уже с противоположной стороны, бросая на пол тени мелькающих рук. Фата из полупрозрачной ткани адским шлейфом извивалась в полете.
— А-а, бля! — Евграф зло и удивленно пытался остановить прыгавшую, как отбойный молоток, руку, пока не выронил оружие. А мне, как ни странно, удалось взвести разрядник и выстрелить. Мимо. Но зато оружие здесь работает!
Ящик с прорезями содрогнулся от ударов; замки, что держали дверцы, отчаянно колотились — каждый на свой лад. Когда же стучание на миг смолкло, его сменил настоящий грохот. Кто-то пытался выбраться оттуда.
— Евграф, — закричал я. — Она справа!
В следующее мгновение Марлевая Невеста резанула воздух рукой, смахивая туман над ванными. Над ними промелькнула тень. За неясным движением последовал гул, с каким приближается поезд в тоннеле. В животе заворочался ком, и пока он, сжимаясь, подбирался к горлу, гул мчался по трубам к смесителям ванн и вырывал одну за другой металлические пуповины. Фонтан за фонтаном ударяли в потолок, расписывая его зловещими знаками. Сквозь веер брызг я увидел, как в ближайшей ко мне ванной из воды показалась босая ступня.
— Погоди, — сказал Полюдов. — Эта сучка в о д и т нас.
И я уловил скоротечное движение, легким вихрем затягивающее к центру залы. Неодолимая сила захватила, словно в детской игре, когда завязав глаза и раскрутив, толкают вперед. Вуаль Невесты едва не коснулась меня, и опять неуловимо промелькнуло лицо, скрытое дымкой голубоватых дрожащих ленточек.
Воздух наполнялся холодом, тягучим и пронизывающим, как болезненное ожидание грядущей смерти. Я потерялся совсем — дикая тоска обручем сдавила душу. А белая танцовщица продолжала шабаш, кометным хвостом распечатывая темницы призраков. От вихревых фуэте зачернели просыпающиеся тени замученных здесь пациентов.