Полумрак дрожал и раскачивался. Жуткая балерина появлялась то впереди, то сзади, то сбоку, не останавливаясь ни на секунду. Холодная мгла не отставала и мчалась за ней следом, обдавая стужей — скоро почти нельзя было вдохнуть из-за тысяч морозных иголок, вонзавшихся в легкие.
В ванной хлюпнуло, и мокрая нога свесилась с чугунного борта.
— Держи! — Полюдов сунул мне энергофугаску. — Бахнешь в ванную. — Согнутая в колене нога нащупывала под собой опору; капельки воды, стекая по белой как мел ступне, капали на пол.
Я заворожено смотрел на шарящую в воздухе ногу. Евграф ткнул локтем мне под ребра, я ойкнул и тут же вдавил капсюль фугаски, приготовившись к броску. Полюдов придержал меня за рукав халата, всматриваясь в дымящийся стенд.
— По моей команде!
Синеватые пальцы вытянутой ступни коснулись кафельного пола.
— Бей!
Я бросил гранату в ванну. Громкий двойной хлопок сопроводил яркую вспышку света, который убил оживающих призраков. Лишь облако пара и запах гари остался после них, да еще звон вращающейся железяки.
Обернувшись, я увидел, что на полу крутится крышка ведра, стоявшего возле рукомойников. Само ведро так же описало полукруг и перевернулось, вываливая гору тампонов, щедро пропитанных темно-красным. Одуряющий рвотный запах крови ударил в ноздри.
— На пол! — Евграф целился из тэтэшника в развевающийся бинт из кучи тампонов, подхваченный струей воздуха. Он полетел прямо на нас, хлопая и цепляясь с наждачным скрипом за пол. Разматываясь и удлиняясь на лету, бинт зацепил инструменты, развешенные на стене — острые крюки и зацепы пролетели над нами. Затем несколько раз громыхнуло. Бело-красную ленту порвало в клочья; лишь один, последний, самый длинный ее обрывок сбил меня с ног и обвился вокруг шеи. «Конец…», — пискнул в голове испуганный голос.
И тут Евграф сдернул удавку.
— Ну как, живой? — чуть слышно спросил он.
— Живой, пока…
Он подтащил меня в центр залы, где неожиданно было тихо и спокойно. Полюдов сел рядом на пол, вытянул ноги и улыбнулся, будто сынка или младшего брата наставляя:
— Халат докторский сними. Наши воскресающие друзья-психопаты очень их не любят.
Я потряс зажатым в руке разрядником, но Евграф лишь усмехнулся:
— Не поможет. У шизы и при жизни-то каша с отрубями в голове, а в могиле вообще… Энергооболочка ихняя весь наш с тобой арсенал за пару минут прожует и выплюнет.
Полюдов помог мне освободиться от халата, который отшвырнул подальше. Докторова одежка шлепнулась прямо на спинку кресла и медленно поползла вверх, цепляясь за провода.
Из окна напротив, на нас уставились прозрачно-белые фигуры в больничных пижамах. Наступила абсолютная тишина.
Протолкнув ком в горле, я повернулся к Евграфу.
— Отбились, а?
Полюдов хмыкнул.
— Это смотря от кого. Призраков отпугнули. А вот насчет танцовщиц… — он снял с головы фуражку и кинул как тарелочку для стрельбы. Пролетев метров пять, фуражка врезалась в невидимую преграду и дальше ее понесло в неостанавливающемся круговороте.
— Центрифуга какая-то…
Вихревой поток носил фуражку вокруг нас, пока разорванная пополам она не плюхнулась мне на колени.
— Ты тихонько сиди, — щурясь на летающие в воздухе искры обронил Евграф. — Жди балерин. Они сейчас подойдут.
— О-ни?
— А ты что, ничего не заметил? Их ведь две. — Евграф принялся заводить часы, показывая движением головы. — Да вон сам полюбуйся.
В белом одеянии, с полупрозрачной фатой на голове, танцующая фигура соскочила с невидимой грани. Вторая появилась из-за спины. Шелестя каскадом голубоватых лент, покрывающих голову, она стала к нам чуть ближе.
Мрак и холод накрыл всё. Танцовщиц было хорошо видно из темноты: тонкие руки, обтянутые легкой светлой тканью, лица в полупрозрачной дымке и слепящий душу взгляд. Два страшных цветка — белый и голубой — завораживали красотой смертельной опасности.
В глубине полумрака, среди забытых временем медицинских орудий, ждали нас ангелы смерти. Пылинки, носившиеся в воздухе, светились электричеством. Мало того — казалось, что дотронься до чего и взорвется оно тут же, рассыпаясь тысячью искр. Одежды балерин шевелились, притягивая взгляд гипнотическим движением. Не в силах выдержать, я отползал за Евграфа, держась за его плечо. Полюдов усмехнулся:
— Не суетись, Андрюха. Жаль, конечно, что гадюшник в больнице прохлопала «контора». Зато наш с тобой «последний и решительный» красиво сверкнет: с музыкой, фейерверком и девочками. — Он длинно сплюнул. — Каждому по невесте. Только моя — чур с фатой. Ну, а тебе вон та — с бинтиками.