— Мне плохо не будет, — ответили сверху. — А вот экипаж твой гвардейский с первым же паромом левый берег пошлют отвоевывать. Сам знаешь, с кем связался.
Лейтенант сделал одну пятую оборота к ступенькам.
— Мазай…
— Пробьемся, Митрич. Одного-двух зацепят, но пробьемся.
Один лишь короткий миг понадобился ему, чтобы прикинуть вариант отхода из двойного капкана.
— Мы уходим.
— Девушка остается у нас, — сказал я, вытирая мокрый лоб. — И оставьте в покое сотрудника спецкомендатуры.
Здоровяк в бескозырке с надписью «морпогранохрана» вопросительно уставился на лейтенанта и, получив безмолвный ответ, отодвинул штык от горла Сарафанова.
Заготовленную шифровальщиками легенду я рассказал флотскому комиссару. И ничего — прошла с пониманием. Я выяснил, что Рюриковский Марат — на самом деле, крейсер, где служил когда-то Скляров. И напоследок моряки разрешили позвонить по спецсвязи в контору.
— Вам сюда, товарищ старший лейтенант, — открыл дверь без таблички дежурный, указав на ряд телефонов. В ближнем аппарате суровый голос обещал расстрел некоему Попику*; я поднял другую трубку.
— Второй слушает, — раздался майский баритон Натана Словакова, начальника диспетчеров.
— Барышня, дайте Полюдова.
«Барышня» засопела и щелчком вкинула Евграфа на связь.
— Это я звоню, товарищ подполковник.
— Ну и что мне теперь делать?
— Не знаю.
— У-гум… Тогда слушай: в связи с оперативной обстановкой твою группу решено не выкидывать на свалку, а использовать и дальше как боевую единицу.
Евграф сообщил, что к прорыву на башнях Марвич не имеет отношения. И слава богу. То, что Таня не пособник, уже немало. Рассказывали, что в прошлом августе выявили изменника в команде охраны Смольного. По тому резонансному делу прилетал из Москвы секретный генерал Рудаков, чтоб выяснить, «кто таких гадов рожает и как их земля носит». Однако кремлевский гость вернул гада в лоно ВИЗОРа, пожурив «спецуру», что не распознали ОРВЕРа. Это и в правду оказался мощнейший колдун, прошедший все системы контроля. Допрашивали его в специальной камере, а когда понадобилось перевести засланца в институтскую лабораторию, то в двери заводили спиной вперед и с одетым на голову мешком.
— А чего сейчас делать?
— Сейчас дуй в контору — на торжественное собрание в честь двадцатилетия ОСКОЛ.
На другом конце провода начальственно завопил «прямой» телефон и Евграф, будто спохватившись, погнал меня служить Родине:
— Давай иди, у тебя час времени.
В управление я добрался на трамвайчике и сразу попал в объятья Сарафанова. Михей как заблудшего сына принял. Правда, замест упитанного тельца на столе тускнела банка тушенки «второй фронт», но упер ее я один. Да еще с настоящим белым хлебом. А после этого влез под душ и на выходе получил чистые бриджи и тапочки.
*Попик П.А. Заместитель начальника тыла Балтфлота.
— Прошу, товарищ, — щелкнул ножницами Михей и за стрижкой поведал занятную историю. Дело в том, что меня продали. Продали, как барана на ярмарке. Вернее и того хуже — поменяли, будто нож какой перочинный или пару сапог. Поменяли на костюмы спецзащиты. У Полюдова было семь таких, подделанных под армейское х/б, со съемным органостеклом для касок. Вот на эти костюмчики и польстился Берендей, да еще и заряды на КАСКАД выторговал, сволочь. А я все удивлялся: как это меня, пограничника, и вдруг в оперативный отдел?
— Да ты не переживай, — успокаивал Сарафанов, — мне батя рассказывал, что нашего деда на собак сменяли, и ничего, живем!
Нисколько мне легче не стало от его исторических исследований, но лейтенант продолжал говорить, и я задремал, когда геройский дед повесил-таки лапти на гвоздь и рванул в тайгу. Я всегда засыпал в парикмахерской под лязг ножниц и резиновое фырканье пульверизатора. В отличие от мирного прошлого, «тройником» не пахло, не шуршали халатами ломовые парикмахерши с вечным Борей, «у которого опять высыпало на попке».
— Не, ну аккуратней можно?! — возопил я, когда Михей, подбривая виски «золингеном», опять полоснул кожу. — Не овцу стрижешь.
— Ничего, сейчас бумажку приладим, — шлепнул газетный клочок Сарафанов и пообещал быть аккуратнее.
Экзекуция завершилась, и, оклеенный бумагой, как афишная тумба, я устроился пить «чай» и слушать местные новости.
— Да собственно… — Михей наполнил алюминиевую кружку. — Лукьянов ребро сломал, Санька Гнездилов пьет бром. А-а, ты все равно их не знаешь… Еще медик подхватил лихорадку Зенгера, наверное, в Москву отправят. Полюдову шею мылили за то, что тебя командовать поставил.