Тайер, человек амбициозный и энергичный, искренне любил Форта и верил в него: также искренне ему нравилось выводить людей из себя и доставлять им беспокойство. Под его управлением (и в основном на его деньги) выпускавшийся Фортовским обществом журнал «Сомнение» представлял собой любопытную смесь псевдоучености и откровенного эпатажа. В своем предисловии к первому изданию этой книги он представил Форта средневековым рыцарем, родившимся не в свое время («Мне часто приходило в голову, что к его фигуре подошли бы кожа и доспехи»), однако это типичная гипербола, вызванная отчасти тем, что сам Тайер был маленьким и худощавым. Форт, в сущности, сложением больше напоминал моржа, чем воина: он был абсолютно мирным и спокойным человеком. Он тихо жил со своей женой, почти не выходил и не принимал гостей, не обзавелся телефоном. Единственными его друзьями, кроме нескольких соседей по дому, были Драйзер и Тайер. Он проводил утро за работой дома, после обеда шел в библиотеку, и почти каждый вечер они с женой ходили в кино.
За свою жизнь Форт создал много литературных произведений, теперь почти не читаемых. «The Books of Charles Fort» перепечатывались по первому изданию до начала шестидесятых годов, когда начали выходить отдельные книги в бумажных обложках. Это новое издание — новое продление его жизни. Его книги читали сотни тысяч людей, никогда не читавших Драйзера, Тиффани Тайера, Бартона Раско, Бута Таркингтона и Бена Хехта. Однако это, по обычным стандартам, не легкое чтение. Форт осыпает вас тучами насекомых, пыли или камней: иной раз может показаться, что он собирается закопать вас в своих данных. Его замечания появляются в неожиданных местах, они ироничны, взаимоисключающи, туманны и противоречивы. Именно поэтому к его книгам можно возвращаться снова и снова; они не надоедают. Открываю наугад: «В это же время, по сообщению филадельфийской «Паблик Леджер», вода таинственно появилась в Мартинсвилле, Огайо. За домом туман ложился на участке не более дюжины квадратных футов. «Сен-Луи Глоуб-Демократ», 19 ноября — на Уотер-стрит в Браунсвилле, есть сад, а в нем персиковое дерево, на которое падал дождь». И Форт добавляет: «Насколько я могу судить, некоторые деревья умеют колдовать».
Если хотите, можете в первый раз прочесть эту книгу от доски до доски: во второй раз вы, вероятно, изобретете собственный способ — перескакивая с места на место, выхватывая куски, устанавливая собственные связи. Форт бы это одобрил, он писал: «Измеряя круг, можно начать с любого места». И (я снова открываю книгу наугад): «Преградой для рационального мышления во всем, подобном окончательному решению, является непрерывность, потому что выбор из множества всех феноменов того, над чем следует размышлять, может быть только мнимым». Это книга Форта, его собственный голос: он мог бы сказать о ней, как Уолт Уитмен о «Листьях травы» — «кто коснется этой книги, коснется человека».
Чарльз Форт
ОСКОЛКИ
МЕЖПЛАНЕТНЫХ КАТАСТРОФ
КНИГА ПРОКЛЯТЫХ
1
Шествие проклятых.
Проклятыми я называю отверженных.
Мы увидим процессию сведений, отвергнутых наукой.
Батальоны преданных проклятию под предводительством бледных фактов, выкопанных мною из могил, пройдут перед вами. Вы их прочтете, или они проскользят мимо. Есть среди них страшные, есть горячие, есть и с гнильцой. Есть трупы, скелеты, мумии. Они ковыляют, подергиваясь на ходу, оживленные спутниками, заживо преданными проклятию. Есть гиганты, шагающие, не открывая сомкнутых крепким сном глаз. Есть теоремы, и есть обрывки: они пройдут, подобно Евклиду, шагающему рука об руку с духом анархии. Шныряют мелкие блудодеи. Много шутов, но многие весьма почтенны. Попадаются убийцы. Есть бледные вонючки и тощие суеверия; и просто тени и живая ненависть; прихоти и милые пустячки. Наивные и педантичные, ослепительные и уродливые, искренние и лживые, солидные и ребячливые.
Удар, и смех, и покорно сложенные руки безнадежности.
Некоторые сверхпочтенны и все же прокляты.
Общий вид: достоинство и загадочность. Единый глас: отчаянная мольба. Дух в целом торжественен.
Сила, которая объявила их всех проклятыми, — догматическая наука.
Но они идут.
Маленькие блудницы приплясывают, обманщики норовят сбить с толку, шуты своими выходками нарушают общий ритм шествия, но не нарушают общего впечатления — величия шествия, которое все тянется и тянется, и подходят все новые и новые…