Выбор пистолетов был произведен в нескольких метрах от дуэлянтов при тусклом свете фонаря, к которому сначала подошел Лоренц, а затем Полина и Дженни. Из пакета с надписью «Привет, окружающая среда!» Лоренц вытащил замотанный в газетную бумагу сверток размером не больше детской обувной коробки. Присев на корточки, он развернул газеты, и вскоре перед ними, сверкая начищенными черными стволами, лежали два пистолета. Женщины, чуть наклоняясь вперед, наблюдали за происходящим, точно за ожидаемыми, но все равно неожиданными родами.
— Я в этом вопросе полный профан, — призналась Дженни. — Они вообще исправные?
— Скоро сами услышите. Слева — «Парабеллум ноль восемь», калибр девять миллиметров, справа — «Вальтер ППК», калибр семь шестьдесят пять. — Лоренц взял газету (это было русское издание) и прочел: — «Двенадцатое мая сорок пятого…» Настоящее немецкое качество, — изрек он сперва по-русски, потом по-немецки. — Вы, конечно, можете все осмотреть и проверить, но у меня есть идея получше. — Он взглянул на Дженни. — Вы в оружии не разбираетесь, Полина тоже. Так?
Секундантки кивнули.
— Тогда предлагаю кинуть жребий. Полина — орел, Дженни — решка. Согласны?
Дамы снова кивнули. Лоренц достал монету и подбросил ее. В свете фонаря она сверкнула, точно металлическое насекомое, выписала дугу над головой радостно залаявшего Квиза, который внимательно следил за ее полетом, и приземлилась на ладонь Николая решкой вверх. Дженни неуверенно указала на пистолет справа. Это был вальтер.
— Что ж, с легкой частью нашего номера мы разобрались, — хмуро проговорил Лоренц, — пора переходить к сложной.
Он поднял пистолеты и, помахивая ими, направился к дуэлянтам и дяде Венцелю, секундантки пошли за ним.
Запрос местоположения показал, что мобильный Маркова находится в здании театра «Комише опер», а Шилля — в кёпеникском отеле. Танненшмидт сообщила об этом Констанции Камп только после того, как та слезла с подоконника.
— Я, видите ли, тоже умею шантажировать… Если один из них в Кененике, а другой в Митте, то дуэль между ними может состояться разве что на баллистических ракетах, — сказала инспектор, вернувшись к кухонному столу.
— Сейчас очень поздно, в опере давно уже никого нет. Что-то тут не так. Давайте немедленно туда поедем, пожалуйста! — воскликнула Констанция.
Положение и в самом деле казалось странным, однако спустя два телефонных звонка, один от Танненшмидт в театр и второй от вахтера, который перезвонил ей, запыхавшись после долгой прогулки до гардероба, тайна была раскрыта.
— Пальто с мобильным в кармане висит на вешалке, можете прийти и забрать его, — выдохнул вахтер.
— Прошу вашего понимания, дамы, но на этом я откланиваюсь, — объявила Танненшмидт. — Я работаю в полиции уже более двадцати лет и могу вас заверить, что до сегодняшнего дня всегда радовалась, когда сложная ситуация не заканчивалась правонарушением или преступлением. Нет ничего более приятного, чем обнаружить, что обнаруживать нечего. Вот и в случае с геррами Шиллем и Марковым мне бы очень хотелось, чтобы одна из сторон украла, например, яйцо на рынке или проехала на автобусе зайцем. Это было бы просто великолепно. Знаете, как я сейчас себя чувствую? Некомпетентной во всех отношениях.
Она встала, взяла пальто и снова собралась уходить.
— Но Оскар… — пролепетала Констанция.
— Я чувствую себя некомпетентной и офици ально заявляю о своей некомпетентности, — отре зала Танненшмидт, после чего вышла в прихожую и захлопнула за собой дверь.
Квиз обнюхивал лежащие на земле старые газеты, пытаясь отыскать монету, и нарушал тишину возмущенным лаем. Тем временем Шилль, Марков и дядя Венцель стояли лицом друг к другу, образуя разносторонний треугольник, и молчали. Впрочем, сказать «молчали» гораздо легче, чем соблюдать безмолвие в такой обстановке. Остается только гадать, сколько тем для разговора мелькало у них в головах и насколько редко эти темы всплывают в обычных беседах в наши дни. А драгоценные минуты, которые можно было бы потратить на разговор и, кто знает, достичь примирения, утекали, и утекали они главным образом потому, что никто ничего не обсуждал. Хватило бы одной-единственной реплики: «Что за чепуха», «Нет», «Простите, это какой-то бред», «Пойду-ка я домой», чего-нибудь совершенно незначительного — но никто не произнес спасительных слов, и теперь уже не понять почему. В мире полно слов, которые незачем произносить, однако их то и дело произносят; здесь же все обстояло с точностью наоборот.