Заметила ли ее Констанция Камп? Точно ли она была там? На первый вопрос можно ответить отрицательно с той же уверенностью, что и утвердительно на второй.
Когда инспектор заглядывала в зал, Констанция сидела на своей маленькой подушке довольно далеко от окон, и сидела она там уже больше двух часов. Записанный на пленку голос бесконечно повторял одни и те же фразы, призывающие сосредоточиться на воздухе, только на воздухе и ни на чем другом, кроме воздуха в области кончика носа. Констанции было плевать на воздух. От долгого сидения на полу у нее свело ноги, колени горели огнем, стопы занемели, а вопрос, как выдержать колотье в спине и не потерять сознание, пока оставался без ответа.
Мысли Констанции крутились вовсе не вокруг области кончика носа или боли, которая терзала ее затекшее тело. Во-первых, ее беспокоило то, что для медитаций она взяла только черный спортивный костюм. В информационном сообщении центра говорилось, что по возможности следует носить закрытую одежду без надписей, потому-то Констанция и взяла этот костюм. Но уже к концу первого дня ее начал угнетать цвет, вернее, отсутствие цвета, отсутствие каких бы то ни было цветов. Ее сотоварищи были одеты подобно ей, в черное, серое, темно-серое, бежевое, словом, удручающе прилично, и сливались в один непривлекательный конгломерат, который создавал постоянный визуальный повод для недовольства.
Во-вторых, к собственному изумлению Констанции, она не переставая думала о сексе. Она проводила здесь только третий день, и мысли эти вызывали у нее, мягко выражаясь, недоумение. Еще больше ее раздражало то, что она не тоскует по Маркову, чья мягкая медвежья нежность наполняла ее ощущением безопасности и принятия. Об отношениях с Шиллем она тоже почти не вспоминала, осознавая, что в канувшем в прошлое сексе есть что-то сомнительное, что-то нереальное. Был ли он вообще? Осталось ли от него что-то большее, чем смутные образы? По итогам тщательного медитативного размышления прошлогодний секс виделся ей не более захватывающим, чем поход по магазинам или полив цветов.
Съездить в «Тихую обитель» Констанции посоветовала подруга: по ее словам, десять дней молчания — это нечто незабываемое, она уже бывала на таком курсе и собирается еще. Марков своим вдумчивым тоном тоже предположил, что десятидневная медитация, вероятно, позволит Констанции найти и услышать внутренний голос.
А что по этому поводу думала сама Констанция? Ее в первую очередь прельстила возможность какое-то время вообще не разговаривать. Последние несколько недель пролетели в безумии, она чувствовала себя на седьмом, а то и на восьмом небе. Внезапно вспыхнувшая любовь к Маркову и последующее расставание с Шиллем повергли ее в странное состояние траурной эйфории, и чем с большим количеством людей она обсуждала свои новые отношения, тем сильнее недоумевала, как она жила раньше. Констанция была невероятно счастлива и в то же время полна печали.
Она уже давно потеряла счет тому, сколько ме-дитаций за день посетила. Первая началась еще в четыре утра и продлилась два часа, далее последовал невразумительный завтрак, состоявший из рисового отвара, потом настал черед часовой групповой медитации, затем участники разбрелись по своим комнатам на два часа, по истечении этого срока они собрались за обедом, который тоже состоял из рисового отвара, следующий час опять был свободным, а дальше началась послеобеденная медитация на два с половиной часа, которые только что истекли… Констанция воспринимала происходящее как наказание, как самонаказание, она чувствовала себя связанной и с кляпом во рту, и ей хотелось не просто чувствовать себя так, но и проживать это наяву. Покамест ее тело, вынужденное оставаться без движения, испытывало почти невыносимое онемение, скованность и боль, между ног у нее с каждым часом все ярче разгоралась похоть.
Теперь она радовалась тому, что, хотя во время медитаций не произносилось ни слова, они не были совершенно беззвучными, совершенно неподвижными. Вокруг все время сопели, демонстративно шумно вдыхали и выдыхали, причмокивали, стонали, вздрагивали… Потому Констанция надеялась, что никто не обратит внимания, если ее дыхание превратится в приглушенные стоны, но все-таки старалась сжимать губы, а по возможности и вовсе не дышать.
Желая хоть немного сбросить нарастающее внутри давление, она изобразила приступ кашля. До чего же ей хотелось скинуть плед и ненавистный черный костюм, сорвать с себя нижнее белье! Увы, подобное поведение тут было не в чести и даже под запретом. Констанция понимала, что не властна в этом вопросе: все зависело от хозяина, которого она еще не знала и который, к сожалению, пока не появился. Только ему было позволено снимать с нее одежду, клочьями или целиком.