Поразительно, но в тот день Маркову пришлось дважды излагать историю своей детской оперной травмы. В первый раз — на терапевтическом сеансе, состоявшемся вскоре после того, как он распечатал конверт с билетами на «Онегина». На этом сеансе следует остановиться чуть подробнее. Он не представлял собой ничего необычного, однако, судя по всему, стал весьма знаковым в жизни психиатра и его новой пациентки — моложавой темноволосой женщины, которая, несмотря на хмурый январь, пришла на прием в черных очках. Переступив порог марковского кабинета, она нерешительно сняла их, а в ходе разговора снимала и надевала опять. Психиатр, будучи профессионалом, не комментировал эти ее действия.
Когда со сбором анамнеза и обсуждением проблем со сном, по поводу которых и явилась пациентка, было покончено, она рассказала о болезненном переживании из детства: перед сном ей всегда давали яблоко, и со временем у нее сформировалось странное сочувствие к этому фрукту. Сочный хруст, раздававшийся при надкусывании, преследовал ее до глубокой ночи. Ей мерещилось, будто яблоко — это ее голова, в которую кто-то вгрызается в тот самый миг, когда она начинает засыпать. По сей день — а ей скоро сорок — ее охватывает паника, если при ней кто-то начинает есть яблоко. Иногда бедняжке даже приходится усилием воли удерживать руки неподвижно, чтобы они не поднялись к голове и не начали ощупывать места воображаемых укусов.
— Ну-ка, покажите, где они! — резко скомандовал Марков, кивая на ее голову.
Сбитая с толку пациентка охнула, испугалась и невольно поднесла руку к темени. Марков рассмеялся и извинился за эту маленькую шутку, а потом пояснил: мизофония, то есть нетерпимость к определенным звукам, — явление неприятное и, вопреки мнению большинства людей, весьма часто встречающееся.
— Скажите, вы человек религиозный?
Она помотала головой.
— Нет? Это упрощает дело, потому что, представьте себе, все христианство с самого начала, с момента изгнания из рая, страдает из-за того, что Адам с хрустом откусил кусок рокового яблока! Согласитесь, одному-единственному психиатру не под силу решить настолько глобальную задачу. Фрейд ввел среди коллег моду исследовать детство пациентов с целью понять, откуда у них возникли проблемы. Сейчас моя вера в эту концепцию уже не так тверда, как прежде: по-моему, многие люди, став взрослыми, выдумывают для себя детство, соответствующее их нынешним проблемам.
Пациентка подавленно молчала, а Марков в приливе вдохновения решил проиллюстрировать сказанное собственным примером:
— Вот смотрите, сегодня на мне желто-коричневый костюм, и я не испытываю в этой связи никаких трудностей, хотя вполне мог бы, а вернее даже, должен был бы.
И он поведал ей историю своего похода в оперу с матерью, кое-где изрядно ее приукрасив. Например, он на ходу выдумал, что, выйдя из театра после спектакля, маленький Оскар обратился к стоящему перед зданием полицейскому и доложил ему о произошедшем преступлении, но тот только добродушно засмеялся и погладил мальчика по голове.
— А сегодня? Мало того, что на мне костюм такого же цвета, как тогда, я еще и собираюсь пойти в нем нынче вечером в оперу, причем на то же представление — «Евгения Онегина» Чайковского. К чему я это все? А к тому, что прошлое стирается из памяти. Уходят в забвение мнимые убийства, уходят сумасшедшие фрукты… Обязательство хранения остается только у налоговой, а не у простых людей.
Он засмеялся, пациентка выдавила из себя кривую улыбку. На прощание Марков сказал:
— Только, пожалуйста, не форсируйте, пусть забывание идет естественно, в своем темпе.
На робкий вопрос пациентки, не может ли он выписать ей снотворное, Марков ответил, что, разумеется, может и с удовольствием выпишет лучшее в мире снотворное — двадцатикилометровую прогулку перед сном, которая помогает куда эффективнее, чем любой бензодиазепин.
Он снова засмеялся, она осталась серьезной.
— Вы только не поймите меня неправильно, я все-таки не зверь. В непогожие дни или когда вы по какой-то другой причине не сможете отправиться на прогулку, принимайте флуразепам, сейчас я дам вам рецепт. А с яблоком разберемся на следующем сеансе, хорошо?