Новые знакомые приветствуют друг друга, и Гебхардт тут же интересуется, сможет ли Шульте Штратхаус охарактеризовать его по почерку, хотя, надо заметить, он уже давно привык пользоваться пишущей машинкой. Гесс и Гебхардт дружно смеются, а Шульте Штратхаус на рурском диалекте отвечает, что это хорошая шутка, но, как и в каждой шутке, в ней есть изрядная доля правды. По заданию гестапо ему нередко приходится определять типы пишущих машинок и шрифтов в листовках и обличительных статьях: так, совсем недавно он исследовал циркуляр непокорного папы Пия XI, его жалкую мольбу о прощении, которая активно курсировала среди населения в летние месяцы, особенно на берегах Рейна. Основываясь на отличительных чертах отпечатанного текста и на особенностях давления на те или иные клавиши, Шульте Штратхаус сумел доказать, что текст этот набирал человек с длинными ногтями, за исключением одного: скорее всего, он левша, потому что слева буквы пропечатаны более равномерно, а еще, поскольку он несколько раз перепутал буквы ö и ä, по-видимому, он страдает близорукостью или носит неверно подобранные очки. В результате в Кёльнской архиепархии действительно отыскали даму-левшу с обгрызенным ногтем и в слабых очках. Короче говоря, машинная графология — это целая наука, и если он, Гебхардт, готов предоставить страницу собственноручно набранного им текста, Шульте Штратхаус с радостью составит его характерологический портрет.
Собеседники усаживаются за простой стол у окна, их взгляды падают на пустующую спортивную площадку, где несколько месяцев назад были установлены новые гимнастические снаряды для наследственно здоровых, но недееспособных пациентов, а кроме того, для травмированных, одноруких или одноногих больных: брусья, конь, турник и подвешенные на шестиметровой высоте кольца, которые теперь болтаются на холодном ветру на своих длинных тросах.
— Нет, Карл, я серьезно, — настаивает Гесс. — Само собой, я приехал на сегодняшний бал, но еще и для того, чтобы помочь тебе, насколько это в моих силах. Твой медицинский гений мы ценим бесконечно, однако в данный момент от него нет никакого проку ни для тебя, ни, увы, для Штрунка. А вот услуги Шульте Штратхауса могут оказаться тебе полезными. Что касается астрологии, графологии и гомеопатии, ты волен думать о них все что угодно, однако они несомненно работают, даже если ты считаешь иначе.
Гебхардт, не вполне уверенный, правильно ли он понимает то, что здесь происходит и о чем идет речь, по очереди смотрит на Гесса и Шульте Штратхауса, но не видит на их лицах ни малейшего признака иронии.
— К чему ты клонишь? У тебя есть для меня новости от фюрера?
Гесс качает головой и расправляет плечи. По его словам, Гитлер был вне себя из-за глупости Штрунка, и он, Гесс, подумал, что разговор на эту тему лучше отложить до более благоприятного момента.
— Мы специально приехали к тебе. Пусть Шульте Штратхаус составит для тебя гороскоп, и тогда ты будешь в безопасности. В любом случае, ты ничем не рискуешь.
Слепая вера в гороскопы окажется бестолковой, особенно в отношении самого Гесса, который несколько лет спустя, десятого мая 1940 года, отправится в роковой полет в Англию (сразу после того, как Шульте Штратхаус подтвердит, что эта дата удачна с астрологической точки зрения), угодит в тюрьму на сорок шесть лет и в девяносто три покончит жизнь самоубийством. Но поскольку в 1937 году Гебхардт не может этого знать, да и от предложения искренне обеспокоенного его судьбой заместителя фюрера отказываться крайне неудобно, он, не мудрствуя лукаво, сообщает чудаку в клетчатых бриджах свою дату и место рождения: десять часов утра двадцать третьего ноября 1897 года, Хааг, Бавария. Шульте Штратхаус все это записывает, просит немного времени для переноса данных в тропический зодиак, добавляя, что, если никто не возражает, он предпочтет воспользоваться системой домов Плацидуса. Гесс и Гебхарт оставляют его рассчитывать прогноз, а сами отправляются на прогулку вокруг озера, во время которой Гесс, вышагивая в хорошем настроении, расспрашивает Гебхардта о подробностях дуэли между Штрунком и Кручинной.
Что касается бала по случаю окончания маневров, не столь уж и важно знать, в самом ли деле он происходил так, как будет описано далее. Подобные празднества в те времена проводились регулярно: маневренные балы давались в Темплине, Фюрстен-берге, Ораниенбурге. Сотрудники концлагеря Зак-сенхаузен, расположенного неподалеку от Хоэнли-хена, заслуживали развлечений и веселья, ведь им приходилось заниматься чрезвычайно тяжелым и непопулярным трудом. В летние месяцы маршировали по парадно убранным улицам, распевая песни о борьбе и свободе и соревнуясь, кто исполнит их лучше; с приходом осени наступало время балов. А для местных девушек и женщин — время доставать из шкафов самые красивые наряды и шляпки, ведь танцевать с надзирателем из концлагеря в парадном черном мундире и с черепом на лацкане было не дерзостью, а весьма волнительным занятием, которое могло перерасти в легкую интрижку.