Марков мученически кривил лицо, словно каждый вопрос врача причинял ему неимоверные страдания. Он со стоном сел, оценил тяжесть полученных травм, после чего лег обратно и закрыл глаза. Подошли двое санитаров с носилками, врач открыла чемоданчик с медикаментами. Конус света, испускаемого прожектором, только что освещавший мрачную купу деревьев на одном краю сцены, выписал резкий зигзаг по партеру, пробежался от компании шушукающихся туристов к валяющемуся на полу шелковому красному палантину, затем выхватил из полумрака ботинки зрителя, сидящего рядом с колонной, и наконец остановился на Маркове, отчего у всех, кто это видел, создалось ощущение, что представление продолжается.
Врач продолжала осматривать Маркова. Внезапно ее руки замерли, а секунду спустя резким движением разорвали его рубашку. Головы собравшихся вокруг них поднялись словно по команде, отчего все вместе эти люди стали напоминать сцену наподобие той, что изображена на знаменитом полотне Рембрандта «Анатомия доктора Тульпа», с той лишь разницей, что обе руки исследуемого были целы и никаких ран или пулевых отверстий на его теле не наблюдалось. Взорам публики предстал лишь голый живот, очень белый и абсолютно невредимый.
— Еще застреленные есть? — крикнула врач. — В этого человека совершенно точно не стреляли.
Беспокойный шепот становился все громче, исполнитель партии Онегина медленно поднимался на ноги, неуверенно ухмыляясь, а угрюмая Танненшмидт, облокотившаяся на край сцены, испытала крайне неприятное и нежеланное дежавю. Врач кончиками пальцев подняла разорванную рубашку Маркова и объявила:
— Это не кровь, а обыкновенное красное вино.
Что же произошло во время оперного представления? Опять ничего такого, что относилось бы к компетенции полицейских. После того как Танненшмидт и Зандлер вывели Маркова из зала сквозь толпу людей, которые снимали их на видеокамеры своих телефонов, свистели, улюлюкали и даже аплодировали, они втроем перебрались в дальнюю часть гардероба. Служители театра с большим трудом пробивали им дорогу среди зрителей и нахлынувших журналистов. Марков, кое-как засунув рваную рубашку под пиджак, глуповато хихикал — потешался то ли над самим собой, то ли над своим неожиданным воскресением из мертвых, то ли над тем, что психиатр стал своим собственным пациентом.
Какое-то время они сидели, молчаливые и растерянные, в симметрично строгом коридоре с темными зеркалами, кроваво-красным ковром внизу, черным потолком вверху и бесконечной линией шаровидных ламп посередине. Марков, кажется, начинал успокаиваться, его хихиканье перешло в шепот, из которого можно было различить лишь отдельные слова, в основном уничижительные. Танненшмидт и Зандлер ждали, на их лицах читались сочувствие и замешательство. Строго говоря, офицеры могли встать и уйти, их тут ничто не задерживало. Вся история, что было очевидно с самого начала, имела скорее медицинское, нежели криминальное значение и, чисто по-человечески, несла на себе некий трагический отпечаток.
Из зрительного зала слабо доносились барабанный бой и звуки труб. Стало быть, представление возобновили. Марков едва заметно покивал в такт музыке, взглянул на свою сжатую в кулак руку и медленно ее разжал. На ладони оказалась скомканная бумажка.
— Спасибо, что приехали, инспектор, — тихо проговорил Марков. — Спасибо! Вот, читайте!
Танненшмидт с усталым выражением лица человека, которого уже ничем не удивить, развернула записку. Привыкшая как можно меньше касаться предметов из соображений сохранности отпечатков, она держала листок кончиками пальцев, точно стремилась избежать заражения неведомой болезнью.
Уважаемый герр Марков, имею поручение уведомить Вас о дуэли, которая состоится завтра. Настоятельно рекомендую Вам направить своего секунданта на встречу с секундантом Вашего оппонента, которая состоится в 12:00 в помещении велнес-оазиса «Фиш спа» по адресу Данцигер-штрассе, 66.
С глубоким уважением,
секундант Вашего оппонента
Текст был написан вычурным старомодным почерком, который было трудно читать.
Танненшмидт передала записку Зандлеру. Тот разгладил ее, осмотрел со всех сторон, сфотографировал и возвратил Маркову.
— Новая депеша? — спросила инспектор.
— Да.
— Эту тоже доставил посыльный?
— Я обнаружил ее на своем сиденье, когда вернулся в зал после антракта.
— Вот оно что. Так это из-за нее вы настолько разволновались, что не смогли смотреть на инсценировку дуэли?