Она ободряюще кивнула.
— А пальто забыл в опере.
— Да-да, вы говорили, что пойдете на «Онегина», верно?
— Угу.
— И?..
— В опере забыл, что посадил на рубашку пятно от красного вина. — Он распахнул одеяло и показал своей пациентке «огнестрельное ранение», при виде которого она в ужасе зажала рот руками.
А дальше забыл, что на сцене не стреляют боевыми патронами, запаниковал и упал без чувств.
Все еще не отняв рук ото рта, Дженни нервно хмыкнула, а потом ей стало по-настоящему весело, и она рассмеялась от души.
— Очень забавная история, — наконец успокоившись, произнесла она, и в ее голосе прозвучала похвала.
Марков хотел было посмеяться вместе с пациенткой, но не смог. В уголках его глаз блеснули слезы. В наступившей тишине фольга шуршала, точно металлическая листва. Сквозь тучи проглянул лунный свет, и смятая поверхность одеяла запестрела желтыми и красноватыми бликами.
14
Леопард Гиммлера
Легкий осенний ветерок шелестит в кронах старых деревьев, умирающие листья которых вспыхивают красными и золотыми бликами в лучах яркого солнца. Сообщение в «Фёлькишер беобахтер» о торжественных похоронах «нашего товарища и коллеги, ротмистра в отставке и гауптштурмфюрера СС» написано в стиле статей самого Штрунка, и он вполне мог бы его написать. Это был бы последний гусарский жест человека, жизнь которого, по его собственному свидетельству, состоит, вернее, состояла из одних только героических деяний. Состояла, потому что теперь он покоится в гробу, который шестеро эсэсовцев церемонно несут мимо безмолвной толпы людей, поднявших правые руки. Поверх гроба лежат флаг СС, фуражка и наградной кинжал, впереди гроба идет один из высших чинов СС с подушечкой для ордена в руках, а на подушечке с величественной дерзостью красуется орден Железной короны II класса. Играет торжественный марш, орудия готовы дать прощальный залп почета. Сверкающие шпаги, сияющие шлемы, черные флаги, черные мундиры. Обер-группенфюрер СС Август Хайсмайер произносит перед могилой надгробную речь.
— Мы собрались здесь, чтобы проводить в последний путь Роланда Штрунка, — выкрикивает он бесцветным голосом и повествует о солдатских добродетелях, в духе которых был воспитан Штрунк и которым он оставался верен до последнего вздоха.
Карл Гебхардт, главный врач санатория, присутствовал при последнем вздохе Штрунка и потому мог бы дополнить выступление Хайсмайера. Во время приступов лихорадки солдатские добродетели в значительной мере отходили на задний план, уступая место имени Ирмигард, и это совершенно точно было не имя его матери. В другие моменты Штрунк бормотал что-то о бомбе, которая вот-вот взорвется и отделит Европу от Азии. Чего только не налепечет человек в предсмертном бреду…
Слово берет заместитель главного редактора «Фёлькишер беобахтер» и группенфюрер СА Вильгельм Вайс; его похоронная речь, драматичная и возвышенная, начинается словно репортаж с места событий. Штрунк, по словам Вайса, был больше, чем журналист, потому что, куда бы ни заносила его судьба, он, как старый солдат, не щадил себя. Он был борцом по натуре и стал представителем той политической и военной элиты, которая является гордостью и костяком национал-социалистического движения.
Со стороны озера Цене, недобро курлыкая, пролетает клин журавлей, но никто из собравшихся на кладбище не поднимает голову и не сдвигает фуражку, чтобы проводить птиц взглядом. Фуражка Штрунка на крышке гроба тоже остается неподвижной.
— Умер так же, как жил! Защищая свою честь. Пусть таким он и останется в нашей памяти: безупречный человек чести и храбрый солдат фюрера.
Вайс с величественным видом умолкает, и окружающие мысленно благодарят его за это. Потом звучит похоронный марш «Хороший товарищ», гроб опускают в землю, орудия дают три почетных залпа в воздух.
И тут происходит то, чего никто не ожидал. С дальнего края толпы, откуда простые граждане наблюдают за знаменитостями в черном, доносится ропот. Люди расступаются, и все видят вдову Штрунка Герду, лицо дамы скрывает вуаль, справа и слева от нее шагают два молодых офицера вермахта в серебристо-серых шинелях. Герда Штрунк, единственная женщина на этой церемонии, медленно проходит через строй черных мундиров к глубокой яме, куда несколько мгновений назад с грохотом опустился гроб. Вслед за ним в яму летит букет красных роз, который вдова выпускает из рук легким движением. Некоторое время она стоит не шевелясь, а затем разворачивается и удаляется тем же путем, которым пришла. Толпа снова смыкается за нею и ее спутниками, никто не произносит ни слова, и только подметки сапог негромко поскрипывают в строгой тишине.