Севен слушал ее, сопереживал ей и не мог отделаться от навязчивой мысли.
— Почему бы нам не сбежать в Дарлос? — он положил свои ладони поверх ее. — Ты сказала, что-то нехорошее творится в отдаленных землях. Но то место, что ты мне показала…мы можем отправиться туда.
С каждой своей фразой, он замечал, что ее лицо становилось печальнее. Она молчала. И в этой тишине Севен понял — она бежала в этот мир не от чего-то, а за.
— Я не могу вернуться ни с чем, — голос Айви дрогнул.
Севен кивал, опустив голову.
— Хотя бы покажи мне свой мир еще раз, — его голос словно отделили его разума.
— Не сегодня, — резко отмахнулась Айви и спрятала лицо в ладонях. — Морел не разрешает. Я слишком слаба для магии, — сказав это, она потянулась к рюкзаку Севена, достала булку и жадно откусила ее.
Севена обдало ледяной водой. Все это время он был эгоистом. Чем он отличался от легионеров, что ловят и пытают фейри? Все это время выпрашивал у Айви то, что причиняло ей боль.
— Прости, — хрипло произнес он. — Прости, прости, прости, — он закрыл ладонями лицо.
Айви издала удивленный вздох. Когда в последний раз она могла слышать эти слова от человека? Они поймали удивленные взгляды друг друга.
Севен боролся с желанием обнять хрупкую фейри. Он отвлекся на мелкие детали — ее тонкие косички, одежду из легкой ткани, которая повторяла изгибы ее тела, и кожу, что даже в темноте казалась гладкой. Внутри зарождался огонек совсем другого желания.
Севен приблизился к лицу Айви, их губы сомкнулись в поцелуе. Вся легкость движений медленно испарялась, а дыхание учащалось. Пространство вокруг залилось жарой их тел и приглушенными звуками. Откуда-то подул ветер, вызывая волну мурашек. Севен на мгновение отстранился, чтобы перевести дыхание. Он ощущал жар своих щек и припухлость губ.
Он вновь потянулся к Айви, но она поставила перед собой ладони, смотря куда-то вдаль.
— Здесь кто-то есть, — прошептала она.
Проследив за ее взглядом, Севен увидел побледневшее лицо младшего брата.
— Боунс, — дрожащим голосом сказал Севен. И тот ринулся прочь, оставляя за собой угасающее звуки шелеста травы.
3.
— Объяснись, сынок, — это было единственное, что произнес отец за последние полчаса. Только тиканье старых часов разрывало тишину, и Севену казалось, что его голос слышал только в своей голове.
Родители прожигали дыру в нем, а он смотрел на свой матрас, из которого так небрежно торчал мешочек с накопленным.
— Мать наткнулась, когда прибиралась в вашей комнате, — не дождавшись ответа, добавил мужчина.
Севен знал, что это не так. Он метнул взгляд в сторону младшего брата. Боунс стоял в проеме двери и дрожал.
А ведь он мог и рассказать, что видел на Пустоши. Но выбрал другое место для удара.
— Мы доверяли тебе, сынок, — продолжал мужчина.
Мать вдруг тяжело и шумно выдохнула. Севен избегал презрения в ее глазах.
— Каждая монета нужна нам, и ты это знал.
— Они мне нужнее, — слова вырвались из него, словно яд.
Мужчина ошарашено усмехнулся.
— И с каких пор твои нужды перевешивают нужды всей семьи, сынок? Для чего тебе деньги? Бежать собрался? — догадался он.
— И что с того? Мне не место на Речном рынке.
— Кто тебя надоумил? Тот богач из центра? — с каждой брошенной фразой голос мужчины становился громче. — И не ври мне, сынок. Посетители говорят, что видели вас на площади.
Севен молчал.
— Выбрось эту затею из головы, вот, что я тебе скажу. Твое место всегда было здесь. За прилавком этой пекарни. И так останется всегда. Чем ты лучше каждого работяги Речного рынка?
Голова гудела, а мысли словно от страха спрятались. Вот только кроме страха там было еще множество чувств — Севен никак не мог ухватиться за них.
— Все, что я вижу — это презрение к жителям из центра. Вы ненавидите их больше, чем фейри, — выплеснул Севен. — Все вокруг говорят о том, как они пытаются пережить день. Речной рынок и каждый его житель погряз в нищете только потому, что отказываются принять помощь.