Пушки должны будут метать чугунные ядра с такой скоростью, чтобы пробить большие бреши и дать проход туркам. Хоквуд был опытным солдатом и знал многое о том, как проходит осада какого-нибудь укрепления. Защитники могут восстановить повреждённые днём стены за ночь. Сами стены, превращённые в кучу камней, легко поддаются ремонту и становятся ещё более обороноспособными по сравнению с теми, какими они были прежде. Кажется, они просто ждали, чтобы их разрушили...
Хоквуду нужны были особенные пушки, и он хотел сделать их сам. Точность требовалась в расчёте количества пороха, чтобы снаряд достигал намеченной цели, но не разрывал бронзового дула на части.
И ещё он вынашивал тайный план, в который пока не посвящал никого. У Джона была мечта: он хотел построить огромную пушку такой разрушительной силы, которая обеспечит победу над миром её обладателю. Эмир Мехмед дал Хоквуду возможность осуществить свою мечту.
Энтони доставляло удовольствие смотреть на родителей, радующихся второму расцвету их любви. Мать, правда, до сих пор не отошла от переживаний по поводу гибели старшего сына и неразумного поведения своенравной дочери, но никогда не упрекала мужа, решившегося оставить Англию и отправить свою семью в это нескончаемое приключение.
Теперь, когда ей даровали свободу, она страстно желала вернуть привычный для них образ жизни, но это было невозможно. Мэри считала свою турецкую одежду — шаровары и широкую кофту — непристойной, но выбора у неё не было. В таком наряде и в хаике[36] она была совершенно неузнаваемой. На второй день пребывания в Брусе она рискнула выйти на улицу и, когда обнаружила, что оказалась единственной женщиной без яшмака[37], в смущении влетела в дом.
Мэри не знала, как вести себя со слугами, предоставленными эмиром новому генералу, потому что это были евнухи. Но Джон постарался убедить её принять их, так как он сам был готов принять всё в этой новой жизни. Вскоре Мэри научилась готовить кос-кос и освоила многие местные кулинарные премудрости. Самым распространённым блюдом здесь считались баклажаны, жаренные или фаршированные бараниной, приправленной перцем. Однако Хоквуды так и не смогли заставить себя съедать почти всего барашка или козу, начиная с глаз и кончая яичками.
Мэри не могла не восхищаться новым домом и садом. Дом был не таким большим, как в Константинополе, но необыкновенно просторным. Сводчатый вход заменял в нём дверь, через которую можно было выйти в выложенный гравием внутренним дворик, где всегда журчал фонтан. Дом был наполнен светом, воздухом и звуками падающей воды, и, если иногда зимой холодный ветер налетал с гор, то в помещении делалось ещё уютнее от тёплых овчинных одеял. Не сразу, но всё-таки Мэри привыкла и к почти ежедневным подземным толчкам.
Мэри смущало, пожалуй, только отношение османцев к их вероисповеданию. Хоквудам никогда не выговаривали за то, что они не посещают мечеть, и даже не пытались принудить их к этому. Но здесь не было христианской церкви, и Мэри острее чем в Константинополе ощущала себя среди варваров. Такие христианские добродетели, как милосердие и доброта, и на Западе-то встречающиеся редко, здесь отсутствовали начисто.
Джон Хоквуд был необыкновенно доволен своей новой жизнью. Здесь, казалось, отсутствовала враждебность, которую он ощущал в Константинополе. Турки жалели тех, кто не мог узреть в Мухаммеде последнего и единственного Пророка. В то же время они не проявляли ненависти к почитавшим раннего Пророка — Иисуса Христа. Хоквуду в Брусе предоставили всё, что ему требовалось, включая людей, работавших на него. Впоследствии он сделает из них настоящих канониров. А пока Джон начал формировать собственный отряд, который будет безоговорочно повиноваться его приказам на поле боя. Энтони оказывал отцу огромную помощь, тренируя этих людей. Он был великолепен в своей зелёной рубахе и белых шароварах, в шлеме и нагруднике.
Всё чаще и чаще Энтони приглашали к эмиру, иногда побеседовать, иногда сыграть в шахматы или триктрак или просто побыть в его обществе.
— Ты ему очень нравишься, — заметил Джон Хоквуд.
«Он будет стараться сделать тебя своим, — предупреждала Энтони эмир-валиде. — Мы должны противостоять ему».
Эмир-валиде уединилась в своих покоях во дворце в Брусе, но Энтони не сомневался, что она наблюдает за всем происходящим через решётку на галерее.
Неожиданным и тревожным для Энтони было утро в один из дней окончания рамазана — священного месяца, в течение которого мусульмане постятся и предаются молитвам. Энтони только что принял ванну, как дверь внезапно распахнули янычары. Эмир вошёл в баню и остановился, любуюсь обнажённым телом Энтони.