Этот известный русский государственный министр и обер–прокурор Священного синода может считаться законченным типом реакционера. Свободомыслящий человек не часто сможет согласиться с ним в политических делах. Кроме того, он православный церковный христианин. Он считает, что Церковь не может быть отделена от государства, по крайней мере надолго, потому что она тогда неизбежно «станет преобладать над государством» и приведет к перевороту в теократическом смысле! Это утверждение со стороны человека, хорошо посвященного в дела Церкви и симпатизирующего Церкви, кажется мне заслуживающим самого большого внимания. Он опасается, что если государство введет принцип индифферентности по отношению к Церкви, «священник уйдет в семью, на место отца».416 Победоносцев приписывает Церкви такое огромное политическое значение, что он, как опытный государственный деятель и верующий христианин, боится за религию, если ей дать волю. Это дает многим либералам пищу для размышления! Мне это пока служит оправданием моей точки зрения, даже если я исхожу из совсем иных предпосылок и имею совсем другие цели.
Я намереваюсь, поскольку в данном разделе, так же как и в прочих, необходимо быть кратким, направить свое внимание почти исключительно на роль Церкви в политике последних шести веков, потому что именно там я думаю встретить то, что и сегодня живо как роковое наследство предшествовавших времен. Не будем повторять уже сказанное, точно так же излишне излагать здесь еще раз то, что каждому знакомо со школьной скамьи.417 Здесь мы чувствуем новое как награду за глубокий взгляд в действие преобразующей мир политики. Обычно политика является по большей части приспособлением, выбором удобного, вчерашний день не представляет интереса для сегодняшнего; но здесь мы видим остающиеся мотивы и начинаем понимать, почему удачными оказываются только определенные приспособления, и никакие другие.
Мартин Лютер
Центром политического развития Европы с 1200 по 1800 годы является Реформация. Она имеет похожее значение для политики, как имело введение принудительной исповеди синодом 1215 года для религии. Через исповедь (не только больших, всем известных и раскаянных грехов, как раньше, но ежедневных, тайно доверенных священнику проступков) римской церкви было навязано двойное, все более удаляющее ее от Евангелия Христа направление: с одной стороны, ко все более безусловному господству священников, с другой стороны, ко все большему ослаблению внутреннего религиозного момента. Прошло едва пятьдесят лет после этого ватиканского синода, и уже стали учить: для таинства исповеди не требуется раскаяния сердца (contritio), достаточно страха перед адом (attritio). Религия стала полностью внешней, отдельная личность полностью отдана во власть священника. Принудительная исповедь означает полную жертву личности. Против этого протестовала совесть многих серьезных людей во всей Европе. Но лишь реформаторская деятельность Лютера преобразовала это религиозное брожение, пронизывавшее уже несколько веков христианство,
418 в политическую силу, а именно что она многие религиозные вопросы преобразовала в один церковный вопрос. Лишь таким образом стало возможным сделать решительный шаг к освобождению. Лютер прежде всего политический герой, это необходимо знать для его правильной оценки, для понимания его выдающегося места в истории Европы, поэтому эти замечательные, многозначительные слова: «Итак, дорогие князья и господа, вы спешите со мной и другими бедными людьми к смерти; и когда это произойдет, то вы выиграете. Если бы вы имели уши, чтобы слышать, я хотел бы сказать вам нечто странное. Как, если бы жизнь Лютера значила перед Богом так много, что где бы он ни жил, никто из вас не был бы уверен в его жизни или господстве, и что его смерть была бы несчастьем всех вас?» Какая политическая проницательность! Потому что жизнь князей, которые не подчинялись безусловно Риму, подвергалась опасности, что часто подтверждалось впоследствии. То, что другие не имели независимого господства, согласно римскому учению, и не могли его иметь когда-либо, неопровержимо показано в восьмой главе на основании не только многочисленных папских булл, но и неизбежных последствий из имперско-теократических предпосылок.419 Если дополнить приведенное место многими другими, где Лютер подчеркивает независимость «светского правления» и полностью вырывает его из иерархии божественно назначенного, где он хочет «искоренить духовное право от первой буквы до последней», то становится понятной политико-национальная природа его реформации. Так, например, в другом месте он говорит: «Христос не делает князей или господ, бургомистров или судей, но приказывает разуму. Последний действует с внешней стороны, тут должна быть власть».420 Это прямая противоположность римскому учению, согласно которому каждое светское общественное положение — будь то князь или раб — каждая профессия — будь то учитель или доктор — рассматривается как церковная должность (см. с. 672 (оригинала. — Примеч. пер.)), и где монарх прежде всего правит по заданию Бога, но не разума. Наверное, вместе с Шекспиром здесь можно воскликнуть: «О, политик, ты еретик!» Завершается это политическое здание постоянным подчеркиванием немецкой нации в отличие от «папистов». К «дворянству немецкой нации» обращается крестьянский сын с призывом против чужаков, но не из–за той или иной догмы, но в интересах национальной независимости и свободы личности. «Пусть не хвалятся папа и его приспешники, что они оказали благодеяние немецкой нации, дав ей Римскую империю. Во–первых, потому, что они ничего хорошего нам не желали при этом, но использовали наше простодушие, с другой стороны, потому что папа не нам, но себе самому хотел присвоить императорство, чтобы подчинить себе всю нашу силу, свободу, имущество, тело и душу, а через нас (если бы Бог не воспротивился) весь мир».421 Лютер — первый человек, который полностью осознаёт значение борьбы между империализмом и национализмом, остальные только подозревали об этом и либо, как образованные бюргеры большинства немецких городов, ограничившись религиозной темой, чувствовали и действовали здесь как немцы, не признавая, однако, необходимости церковно-политического мятежа, или же они возводили на щит высокие, смелые планы, как Зикинген и Гут- тен, из которых последний считал своей целью «разрушить римскую тиранию и поставить цель болезни», но у которых отсутствовало понимание основ, которые необходимо было заложить, чтобы объявить войну такой прочной крепости, как Рим.422