Напротив, Лютер, призывая князей, дворянство, бюргерство, народ к борьбе, не ограничивался восстанием против Рима, в то же самое время он дарит немцам общий, связывающий их всех язык и охватывает собственно политическую организацию по двум пунктам, которые были решающими для будущности национализма: Церковь и школа.
Насколько невозможно сохранить Церковь полунациональной, т. е. независимой от Рима, не отделив ее решительно из римской общности, показала позже история. Как Франция, так и Испания и Австрия отказались подписать решения церковного собора Триента, особенно Франция, пока имела королей, храбро спорила об особых правах своей галликанской церкви и священников. Но постепенно все больше укреплялась непоколебимая римская доктрина, и сегодня эти три страны были бы рады получить как дар милости ту давнишнюю, относительно свободомыслящую точку зрения дней Тридентского собора. Что касается школьной реформы Лютера — к которой он стремился со всей силой одинокого великана, — то наилучшим доказательством его политической прозорливости является то, что иезуиты немедленно стали ему подражать, создавали школы, писали учебники с теми же заголовками и с тем же распоряжением, как у Лютера.423
Свобода совести — прекрасное достижение, если дает основу для настоящей религиозности, но современная предпосылка, что любая Церковь уживается с любой политикой — безумие. В искусственной организации общества Церковь образует самое центральное колесо, т. е. важную часть политического механизма. Правда, это колесо в общем механизме может иметь большую или меньшую важность, но его структура и деятельность не могут не оказывать влияния на целое. Рассматривая историю европейских государств от 1500 года до 1900 года невозможно не признать, что римская церковь оказывает огромное видимое влияние на политическую историю наций. Следует взглянуть на (основные по количеству) принадлежащие к римско-католической церкви нации и на так называемые «протестантские», т. е. не римские нации! Выводы будут, возможно, различными, но кто станет отрицать влияние Церкви? Кое-кто, очевидно, будет утверждать, что здесь речь идет о расовых различиях, и я сам придавал такое большое значение физическим особенностям, как основе нравственности личности, что в последнюю очередь будут отрицать справедливость такого взгляда.424 Но нет ничего опаснее, чем стремление сконструировать историю на основании одного-единственного принципа. Природа бесконечно сложна — то, что мы обозначаем расой, в рамках определенных границ является пластическим феноменом, и как психическое может влиять на интеллектуальное, так и интеллектуальное может влиять на психическое. Предположим, например, что религиозная реформа, бушевавшая некоторое время в испанском дворянстве готского происхождения, нашла бы в лице пылкого, смелого князя человека, способного — пусть даже огнем и мечом — освободить нацию от Рима (будет ли он принадлежать к лютеранам, цвинглианам, кальвинистам или иной секте, несущественно, главное — полное отделение от Рима). Думает ли кто-нибудь при этом, что Испания, пропитанная иберийскими элементами и элементами хаоса народов, находилась бы там, где она находится? Конечно, никто так не думает, по крайней мере то, кто как я видел этих храбрых мужчин, этих прекрасных, огненных женщин и знает, как эта бедная нация была угнетена и скована Церковью и (как говорят англичане) «загнана», как церковники в зародыше ломали всякое индивидуальное спонтанное проявление, содействовали вопиющему невежеству и систематически взращивали детское, унижающее достоинство суеверие и идолослужение.