Под влиянием какого безумного заблуждения находился весь XIX век, когда считали, что французы своей «великой революцией» зажгли факел для человечества? Революция — начало трагедии, продолжавшейся два столетия, первый акт которой заканчивается убийством короля Генриха IV, второй — отменой эдикта Нанта, а третий начинается буллой «Unigenitus» и заканчивается неизбежной катастрофой. Революция — это не начало нового дня, но начало конца. И если было достигнуто что–то великое, то не следует забывать, что это было в немалой степени делом Constituante (Учредительного собрания), где ведущую роль играли маркиз де Ла- файет, граф де Мирабо, аббат граф Сийе (Sieyes), ученый астроном Бэйли (Bailly) — образованные люди с общественным положением. С другой стороны, это было дело Наполеона. Благодаря революции этот странный человек обнаружил деятельность Constituante (Учредительного собрания), а также государственные планы уровня Мирабо и Лафайета, в остальном была tabula rasa. Это положение он использовал так, как это мог бы только гениальный, полностью беспринципный и (говоря по правде) не очень дальновидный деспот.
435 Собственно революция — le peuple souverain — абсолютно ничего не совершила, кроме разрушения. Но уже Constituante находилось под властью нового бога, которым Франция должна была одарить мир, бога фразы. Можно взять в руки хотя бы часто упоминаемые droits de l'komme — против которых напрасно выступал великий Мирабо, который под конец воскликнул: «Не называйте это хотя бы правом; скажите просто: в общих интересах определено...» — но которые еще и сегодня считаются у серьезных французских политиков восходом свободы. На входе стоит: «Забвение прав человека или пренебрежение ими — единственная причина общественных бед». Едва ли можно думать более поверхностно и ошибочно. Не потому что французы забыли права людей, но потому что они забыли или презирали обязанности людей, привело к общественному несчастью. Это достаточно объясняет мой приведенный выше набросок и находит подтверждение на каждом шагу в ходе революции. Это торжественное заявление изначально опирается на неправду. Известны слова, брошенные графом Сийе (Sieyes) собранию: «Вы хотите свободы, но вы даже не умеете быть справедливыми!» Далее заявление состоит в основном из добытого Лафайетом списка Декларации независимости осевших в Америке англосаксов, а эта Декларация есть не что иное, как дословное подражание английскому «Agreement of the People» («Соглашение народа») 1647 года. Понятно, что столь ловкий человек, как Адольф Тирс (Adolphe Thiers), в своей «Истории революции» старается как можно быстрее миновать это объявление прав человечества, считая, что «просто жалко времени, которое тратится на такие псевдофилософские общие места».436 Однако нельзя так легко относиться к делу, так как печальное преобладание абстрактной, общей скачки «человечества» вместо государственного осознания потребностей и возможностей определенного народа в определенный момент отныне стало, как все плохое, заразительным. Надеюсь, придет день, когда всякий разумный человек поймет, где место таких вещей, как «Декларация», в корзине для бумаг.