Кому время как вечность
И вечность как это время,
Тот свободен от всех споров.
Для мистиков всегда была актуальна также другая, тесно связанная с этим проблема одновременного господства свободы и необходимости, они много говорят о «собственной» изменчивой воле в противоположность к «вечной» неизменной воле (необходимости) и тому подобном, и если только Кант нашел решение загадки, то современник Якоб Бёме, «мечтатель ощущений», очень близко подошел к ней. Джордано Бруно (1548-1600), один из самых значительных «мечтателей разума» всех времен, выдвигает парадокс: свобода и необходимость — синонимы! Смелый поступок настоящего мистического мышления, которое не дает себе мешать узде чисто формальной логики, но смотрит взглядом истинного исследователя и признает: законом природы является необходимость, затем проверяет собственный внутренний мир и признается: мой закон — свобода.495 Это что касается вклада мистиков в построение новой метафизики.
Но еще важнее их деятельность для чистой этики. Основное уже было указано выше: перенесение нравственного значения в волю, чистую как таковую. Религия — это не действия с учетом будущей награды и будущего наказания, но настоящие поступки, охват вечности в настоящий момент. В результате, очевидно, возникает совершенно иное понятие греха и, следовательно, добродетели по сравнению с теми, которые христианская церковь унаследовала от иудаизма. Так, например, Экхарт поясняет: не тот человек может называться добродетельным, кто делает дела добродетели, но тот, кто делает эти дела «из добродетели», и не молитвой очищается сердце, но из чистого сердца исходит чистая молитва.496 Эту мысль мы встречаем у всех мистиков как центр их веры в тысяче мест, она является ядром религии Лютера.497 Наиболее совершенное выражение она нашла у Канта: «Нет ничего в мире, да и вообще вне его, о чем можно думать, что без ограничения можно было бы считать добрым, кроме доброй воли. Добрая воля добра сама по себе не в результате того, чему она способствует или чего добивается, не благодаря своей пригодности для достижения какой–то высшей цели, но только через желание, которое есть, добра сама в себе... Если из–за особенно неблагоприятной судьбы или скудости суровой природы у воли нет возможности, силы, способности осуществить свое намерение, если при самом большом стремлении ничего не достигнуто и остается только добрая воля, то она как драгоценный камень будет сверкать для себя самой, как нечто, что имеет свою полную ценность в самом себе. Польза или бесполезность, непродуктивность не может ничего добавить к этой ценности, ни отнять от нее».498 К сожалению, я должен ограничиться этим центральным моментом германской этики, все прочее проистекает отсюда.