Осмельтесь, готовьтесь взойти на вершины На последнюю ступень, Подайте мне руку и взгляните свободно В далекое поле природы...
И заканчивает словами:
Радуйся, высшее творение природы;
Ты ощущаешь способность
Последовать за ее высшей мыслью,
К которой она поднялась.
Здесь замри и обрати взор
Назад, проверь, сравни, и возьми из уст музы
Уверенность, что ты видишь, а не грезишь.
Гуманисты
Совершенно очевидно, что гуманисты в определенном смысле являются полной противоположностью мистикам, но здесь нет противоречия. Так, например, Бёме, который не был ученым, очень высоко оценивает язычников как «детей свободной воли» и полагает, что «в них дух свободы открыл большое чудо, как можно судить по оставленной ими мудрости»,512 он даже утверждает: «в этих понятных язычниках отражается внутренний святой мир».513 С другой стороны, почти все истинные гуманисты много занимаются (там, где они отваживаются) рассматривавшимся перед этим центральным вопросом этики и вместе с Помпаназзи (1462-1525) приходят к выводу: добродетель, основанная на награде, не является добродетелью; рассматривать страх и надежду как нравственные движущие пружины — это детская точка зрения, достойная грубого люда, мысль о бессмертии следует изучать с чисто философской позиции и не должна приниматься во внимание этикой и т. д.514
Гуманисты так же усердно, как и мистики, заняты ниспровержением навязанного Римом религиозного мировоззрения и созданием на его месте нового, только основная тяжесть результатов их деятельности находится в другом. Их оружие разрушения — скепсис; у мистиков это была вера. Даже там, где гуманизм не приводил к резко выраженному скепсису, всегда была основа для очень независимого суждения.515 Здесь следовало бы сразу назвать Данте, для которого Вергилий значил больше, чем какие-нибудь Отцы Церкви, и, не проповедуя проклятие мира и аскезу, «направляет деятельность собственных индивидуальных сил на счастье человека».516 Петрарка, которого называют первым настоящим гуманистом, следует примеру своего великого предшественника: Рим он называет «empia Babilonia», Церковь — «наглой девицей»: