Если мы хотим проследовать за нашим историком искусств дальше, у нас еще будет много дел, но, думаю, сейчас, когда мы обнаружили необоснованность основ его дальнейших утверждений, мы можем широко распахнуть двери и окна и позволить солнечному свету, прекрасной действительности и свежему воздуху бурного становления прогнать душный кабинетный воздух исторической философии, в которой для нас нет ясности ни в прошлом, ни значения в настоящем. Делаю краткое обобщение дальнейших доводов.
Примерно через 150 лет после смерти Рафаэля — Кеплер и Галилей к этому времени уже давно умерли, Гарвеи — несколько лет назад, Шваммердам открывал неизвестные тайны анатомии, Ньютон уже разработал систему гравитации, сорокалетний Джон Локк предпринял научный анализ человеческого ума — в это время было создано поэтическое произведение, о котором Гёте сказал: «если бы поэзия исчезла из мира, ее можно было бы восстановить из этой пьесы». Это было, думаю, искусство гения в превосходнейшем смысле слова! Художником был Кальдерон, произведением — «Стойкий принц».628 Такие щедрые слова из уст компетентного и всегда немногословного человека дают понять, что творческая сила искусства в XVII веке не ослабела. Мы не будем в этом сомневаться, если вспомним, что Ньютон, современник Кальдерона, мог бы видеть Рембрандта у мольберта и может быть — не знаю — видел, точно так же как он мог бы, приехав в Германию, услышать одну из «Страстей Христовых» великого кантора собора св. Фомы, и без сомнения, видел и знал Генделя, который задолго до смерти Ньютона переселился в Англию. Здесь мы переходим через середину XVIII века. В год смерти Генделя в зените своих способностей находился Глюк, родился Моцарт, а Гёте, если еще не для всего мира, то для своего рано умершего брата Якоба уже много написал, и благодаря присутствию французов во Франкфурте познакомился с театром в зале и за кулисами. В конце того же года родился на свет Шил- л ер. Уже этих беглых замечаний — при этом я не думал о расцвете искусства в Англии, от Чосера до Шекспира и до Хогарта и Байрона, и о богатом творчестве Франции, о создании готического стиля в XII и XIII веке, до великого Расина — достаточно для доказательства, что ни в одном столетии с момента возникновения нашего нового мира не было недостатка ни в глубокой потребности в искусстве, ни в широко распространенной художественной гениальности, ни в их расцвете в прекрасные картины в искусстве гения. Кальдерон, как мы уже видели, здесь не единственный: слова Гёте о его «Стойком принце», можно было бы отнести и к «Макбету» Шекспира, и между тем, постепенно, до необыкновенного совершенства выросло чистейшее из всех искусств, которое дало немецким поэтам инструмент, необходимый для полного выражения — музыку. Отсюда понятна ничтожность утверждения, что искусство и наука исключают друг друга: утверждение, которое частично основано на совершенно произвольном и неприемлемом определении понятия «искусство», и частично на незнании исторических фактов и привитой абсурдности суждения.
Если существует столетие, заслуживающее обозначения «естественнонаучное», то это шестнадцатое, эту точку зрения Гёте подтверждает авторитетное свидетельство Юстуса Ли- биха (с. 800 (оригинала. — Примеч. пер.)). Но XVI век есть век Рафаэля, Микеланджело и Тициана, в его начале был еще Леонардо и в конце — Рубенс. Век естествознания par excellence был также несравнимым веком изобразительного искусства. Однако все эти деления следует отбросить как искусственные и ничего не говорящие.629 Не существует столетий, кроме как в нашем воображении, и не существует отношения между искусством и наукой, кроме как во взаимном косвенном развитии. Существует единственно великая, освобожденная, действующая во всех областях сила, сила определенной расы. Правда, эта сила то здесь, то там тормозится или поощряется, часто чисто внешними, случайными событиями, иногда великими идеями и под влиянием выдающихся личностей. Так, например, итальянская живопись пробудилась к самостоятельности и значению под непосредственным влиянием Франциска Ассизского, когда его орден требовал от больших церквей росписи стен для поучения неграмотного народа. Так в Германии постепенно гаснет вследствие трехвековой эпохи войн, опустошений и внутренних раздоров желание и способность к изобразительному искусству, потому что оно как ничто другое требует богатства и покоя, чтобы жить. Или еще: кругосветные путешествия способствуют активному изучению астрономии (с. 773 (оригинала. — Примеч. пер.)), появление же иезуитов полностью искоренило цветущую науку Италии (с. 698 (оригинала. — Примеч. пер.)). Все это могут и должны показать нам на основании конкретных фактов историки — а также историки искусства — а не оглуплять наши суждения негибкими обобщениями.